К счастью, его вспомнили, хоть и не в той стране, о которой он мечтал и которой не дождался… которой никто не дождался… А в 1980-е и даже в 1990-е годы он был прочно забыт. Утверждаю не без гордости: я ещё в 1970-е, то есть в числе первых, если не вовсе первым, принялся за работу возвращения Владимира Васильевича Вейдле (1895–1979) в контекст русской культуры. В одном никто не сможет оспорить моего первенства: я работал не с усердием аспиранта, а с пылом ученика и последователя. Я отстаивал консервативную эстетику в мире, где люди ещё всерьёз говорили, что искусство должно быть революционным, где новаторство и авангардизм почитались не хулой, а хвалой. Я проповедовал Ходасевича, общую нашу с Вейдле любовь, среди готтентотов, почитавших поэтами Хлебникова и Маяковского. Понятно, что Вейдле стал для меня оазисом в пустыне, а его тоненькая книжка О поэтах и поэзии (YMCA-PRESS, 1973) — моим катехизисом. Старый придира и буквоед, заядлый выискиватель блох, я не нашёл в этой книге ни одного суждения и — что ещё удивительнее — ни одного слова или выражения, которые вызвали бы у меня хотя бы тень неудовольствия, не говорю несогласия. Я по сей день обожаю его мягкую и обходительную (Вейдле, не мне чета, всегда мягок и обходителен), но вместе с тем и совершенно убийственную критику «передовых» литературоведов-структуралистов, тех, что, «развинчивают» классиков — и выплёскивают ребёнка вместе с мыльной пеной. (Иные договорились до «метафоры пути» в стихотворении «Выхожу один я на дорогу», хоть и слепому ясно, что герой Лермонтова, выйдя на дорогу, ни шагу по этой дороге не делает.)
Главное достоинство моей передачи о Вейдле — голос самого Вейдле, его слова и мысли, ничуть не устаревшие, наоборот, укрупнившиеся, выросшие в своём достоинстве, а записанные, это необходимо отметить, у конкурентов: на радиостанции Свобода, которая (великодушный жест!) поделилась ими с русской службой Би-Би-Си, не к столу будь помянута.
Записана передача была 1 января 1996 года, впервые вышла в эфир 2 февраля 1996 года. Незадолго до этого, к месту и ко времени, на Би-Би-Си заглянул молодой литературовед Илья Доро́нченков, не из революционных, а из думающих, причём как раз занимавшийся наследием Вейдле. Мы с ним почти во всём сошлись, и я включил в передачу его рассказ о Вейдле. В 2002 году Доронченков, спасибо ему, выпустил в свет том статей Вейдле под названием Эмбриология поэзии, книгу замечательную и драгоценную, которая, можно сказать, поставила точку в этой работе: в работе возвращения Вейдле в контекст русской культуры (а что книга не лишена недостатков, так где их нет? из этих недостатков отмечу по памяти совершеннейший пустяк, однако ж, по мне, пустяк обидный и не дающий мне покоя: английское Kubla Khan, название поэмы Кольриджа, Доронченков или кто-то из его помощников передаёт как Кубла-хан или того хуже: Кубла-Хан — как если бы мы не знали по-русски хана Хубилая, номинального повелителя Московии).
Телефонное интервью со вторым участником передачи, Ефимом Эткиндом, литературоведом революционной школы, брал не я, а какой-то другой сотрудник отдела тематических передач, и как раз потому, что я с Эткиндом ни в чём не сходился и несходства не скрывал. Это интервью драгоценно тем, что Эткинд знал Вейдле лично: застал в Париже в последние четыре года его жизни и, спасибо литературоведу, оставил нам выразительный словесный портрет мыслителя.
Ю. К.
14-15 декабря 2016,
Боремвуд, Хартфордшир
