Юрий Колкер

В израильской рус­скоязычной культуре произошло важное событие. Премия рус­ской секции союза писателей за лучшую стихотворную книгу года при­суждена поэту Науму Басовскому*, бывшему москвичу, ныне жителю городка Ришон-ле-Циона в окрестностях Тель-Авива. Премии, разумеется, при­суждали и прежде, но эта — особен­ная. Место Басовского среди рус­скоязычных писателей Израиля необычно.

*Наум Ба­сов­ский. Свободный стих. Стихо­творе­ния и поэмы 1977-1997. Иерусалим, 1998. — Премия Ба­сов­скому при­суждена сразу за два года, так как в про­шлом году по раз­делу поэзии премия не при­суж­далась.

На протяжении десятилетий отличительной чертой израильской рус­ской словесности было обилие талантов и не­значительность выходящих из-под их пера сочине­ний. Одарен­ные люди, вырвавшись из советских застенков, словно бы голову теряли: спешили претворить свою вне­запно обретен­ную свободу в раз­нуздан­ность и вседозволен­ность. Нравствен­ная сторона ли­те­ра­тур­ного слова многим казалась пере­житком и чуть ли ни советской выдумкой. Совесть дремала. В результате страдало, конечно, и то, чем тамошние авторы гордились и шумно восхищались в сочине­ниях друг у друга: мастерство. Про­стая истина о не­отрывности эстетического начала от этического отрицалась словом и делом. Премии, в том числе и международные, попадали в руки тех, кто круче загнет, иногда — в руки откровен­ных спекулянтов. (Не­сколько лет назад Букеровская премия за рус­скую эс­сеистику, усилиями влиятельных израильских славистов, досталось автору заносчивому, но совершен­но ничтожному по мысли и слогу.) Конечно, в Израиле имелись и имеются замечательные исключения, — но господствовавшая тенденция была имен­но такова — и совершен­но безрадостна.

Книга Басовского Свободный стих ломает эту тенденцию, хотя, быть может, и не пресекает ее. Название книги очень точно отражает существо дела. Все стихи в ней — рифмован­ные, никаких верлибров, преобладают правильные раз­меры, встречаются дольники, — и вместе с тем это имен­но свободный стих. Свобода поэта состоит в отрицании про­извола и достигается тем, что каждое его слово обеспечено работой нравствен­ного чувства. Это — лирика высокой пробы. Вместе с тем дарование Басовского сопряжено с эпосом; в лучших его лирических вещах при­сутствует рас­сказ, повествование. Он — мастер точных психологических зарисовок, мастер положений одновремен­но при­чудливых и пронзительно, до слез, правдивых. В этих зарисовках случайный встречный не­редко оказывается вестником.

Вот пример. Москва, 70-е годы. Проходя мимо почты, человек машинально бросает взгляд на вывеску отдела доставки посылок на дом, и ему при­ходит в голову шальная мысль: дай зайду! Но отдел закрыт. Он идет с черного хода, там —

Посылки герой не ждет, извещения у него, понятно, нет, он мнётся, чувствует не­ловкость и уже клянет себя за свой вздорный шаг, но его не про­гоняют, а просят назвать фамилию — и

Так заканчивается стихотворение Посылка.

Признаюсь: до стихов Басовского я сомневался в возможности живой еврейской поэзии на рус­ском языке. Израильские темы, горькие и гневные слова о еврейской Катастрофе, введение в рус­ские стихи ивритских слов — всё это не делало рус­ских стихов еврейскими, а в этом стихотворении — как в капле воды — судьба рус­ского еврейства в XX веке; всё, что оставлено за кадром, подразумевается — и, тем самым, сказано.

Приведен­ный пример характерен. Басовский всюду таков. По своей фактуре стих его прост (ми­ни­мум ман­дель­штамов­ского виноградного мяса), не­богат звуком, не­густ, не­при­тязателен и не­сколько ломок. Во всей книге, а она — большая, на двести с лишним страниц, нет ни одной строфы безупречно филигран­ной, как это бывает у Пушкина или Фета, — нет даже и тяги к этой без­упречности и со­вер­шен­ству. Мастерство дозировано, при­том с большим тактом; я бы сказал: оно народно, — но, впро­чем, столь же и не­сомнен­но. Поэт занят не мастерством, не словами, а — Словом.

По подбору реалий стих Басовского при­землён. Его отправная точка — подкреплен­ное рефлексией бытовое наблюдение, с помощью которого — как в при­веден­ном отрывке — поэт умеет рас­пахнуть перед нами про­странство и время или пре­существить их таким образом, что суетное отступает. Его главный при­ем — вне­запный раз­ряд душевного тепла, благо этим теплом автор наделен в избытке.

Среди недостатков этих стихов — часто встречающаяся не­брежная, не отвечающая их внутрен­нему строю рифма, гене­тически вос­ходящая к шумным и пустым московским 1960-м. Отбор эпитетов тоже не всегда хорош; поэт словно бы спешит выговориться — и отделкой стихов пре­не­брега­ет. Такая при­близи­тель­ность не к лицу поэзии Басовского, где столь точна и выверена работа души. Но и самый при­дирчивый критик закроет на всё это глаза. Басовский говорит о главном: о жизни и смерти, о чести и достоинстве, о любви, которую поднимает на забытую нами высоту, — говорит серьезно и задушевно без тени ёрничанья или цинизма, — и тем самым, не унижаясь до «войны журнальной», зачеркивает и отметает ли­те­ра­тур­ные кривляния и самовыпячивания последних десятилетий.

Личность автора рельефно про­рисована в книге. Эти стихи на­писаны че­ло­веком не­богем­ным, не­кружко­вым и не­често­люби­вым, человеком, взявшим на себя весь без изъятья груз не­веселой будничной жизни, всю ответствен­ность за свои слова и поступки, да сверх того еще и творческую аскезу, словом, человеком, «на ангелов ходившим в одиночку», — и поэтому его стихи обращены ко всем.

Если премия Басовскому — не случайность, вызван­ная текущей конъюнктурой, то можно допустить, что осмысление поэзии в рус­ском Израиле поднялось на качествен­но иную ступень.

конец 1999 — март 2000,
Боремвуд, Хартфордшир,
помещено в сеть 21 февраля 2012

газета РУС­СКАЯ МЫСЛЬ (Париж) №4310, 23-29 марта 2000

журнал ВЕСТНИК (Балтимор) №8 (241), 11 апреля 2000