Юрий Колкер

Я родился в четверг, 14 марта 1946 года, на Петроградской стороне. Она и есть родина. От Ждановки или Тучкова моста до площади Льва Толстого — два с небольшим километра, но только там, в этом заповеднике архитектуры модерна, я становлюсь язычником, молюсь камням и деревьям… уцелевшим камням и деревьям…

Отец — ин­же­нер, из мел­кой одес­ской бур­жу­а­зии, мать — домо­хо­зяй­ка, из пи­тер­ского про­ле­та­ри­а­та. По­зна­ко­ми­лись мои родители в Бер­лине. Он был сту­дентом, она — до­черью со­труд­ника торг­пред­ства, ста­рого боль­ше­вика, быв­шего сол­дата.

Боль­ше­вик после ре­во­лю­ции до­слу­жил­ся до чина во­ен­но­го ко­мис­сара Глав­но­го ар­тил­ле­рий­ско­го по­ли­гона (Ржев­ско­го) под Ле­нин­гра­дом, но умер сво­ей смертью — в 1935, со­рока пя­ти лет, от «хронической бугорчатки лёгких» (туберкулёза).

Мой первый адрес — дом 102 по Боль­шо­му про­спекту; его не помню, там я был мла­ден­цем. Мой глав­ный ад­рес — Офи­цер­ский пе­ре­улок (тогда — пе­ре­улок Де­каб­рис­тов), дом 4, квартира 5, третий этаж, два окна в эркере… коммунальный те­ле­фон: В2-11-79. В квартире было пять семей. Наша ком­на­та была 40-ме­тро­вая, жили мы там впя­те­ром.

В шесть лет, еще не умея пи­сать, на­чал я со­чи­нять стихи. От­сюда — все беды и все ра­до­сти.

В дет­стве я лазал по крышам, пла­вал на льди­нах и пон­тонах на Пе­тров­ском ост­рове, тонул в ледо­витой Жда­нов­ке. Упи­вал­ся стиха­ми: спер­ва Пуш­киным, потом его ан­ти­подом Вик­тор­ом Гюго (Лер­мон­тову — не по­верил), по­том Блоком. В пят­на­дцать лет был пер­во­раз­ряд­ником по во­лей­болу и чем­пи­о­ном го­рода среди юно­шей в составе Спар­така. Во­лей­болу было от­дано мно­го ду­шев­ного пыла, но толку не вы­шло, спортс­мен я был ме­чта­тель­ный и ле­ни­вый, мус­кул­ов не на­ращи­вал, ут­рен­ней за­ряд­ки ни­ко­гда в жизни не делал.

Учился я плохо, но в основ­ном на пя­тер­ки. И в школе, и в ин­сти­ту­те. Плохо, потому что ги­пер­актив­ность ме­шала. На пя­тер­ки — из-за нее же: не хотел быть хуже других.

Жи­ли мы не­бо­гато, с года­ми всё беднее. В семье стихов не по­ощря­ли. Без бла­го­сло­ве­ния ро­дите­лей я хо­дил в по­э­ти­че­ский кру­жок при Двор­це пи­о­неров. Про­тив их воли (не вери­ли, что по­тяну) окон­чил с от­ли­чи­ем фи­зи­ко-ме­ха­ни­чес­кий фа­куль­тет ле­нин­град­ско­го по­ли­тех­ни­чес­ко­го ин­сти­ту­та. Зря, как вы­яс­ни­лось.

В уравнениях есть своя эс­те­тика. Я отдал ей дань. Упи­вал­ся по­чти как стиха­ми. С из­лиш­ней страстью. В 1978 году, уже дав­но зная, что я не уче­ный, за­щитил полу­за­бытую дис­сер­та­цию конца сту­ден­че­ской по­ры и по­лу­чил сте­пень кан­ди­да­та фи­зико-ма­те­ма­ти­чес­ких наук.

Шесть лет после ас­пи­ран­туры я со­сто­ял при жал­ком со­вет­ском ин­сти­ту­ти­ке с апо­ка­лип­ти­чес­ким име­нем СевНИИГиМ. На­у­кой там не пах­ло. Я в ос­нов­ном про­грам­ми­ро­вал.

Кан­ди­дат­ский ди­плом не сделал меня счаст­ли­вым. Са­мо­стоя­тель­ная жизнь на­ча­лась труд­но: в ком­мунал­ке, в не­про­гляд­ной бедности. Жена и дочь тя­жело боле­ли. Отдель­ной квар­тиры не было и на го­ри­зонте. Стихи мои в со­вет­ских жур­налах пе­ча­тать пере­стали. Ма­кет кни­ги сти­хов, уже при­нятой к пе­ча­ти, во­семь лет про­лежал в из­да­тель­стве без дви­же­ния и был мне воз­вра­щён. Оста­ва­лось эми­гри­ро­вать. Я не хо­тел, упи­рался. Пере­ворот при­нес­ла аф­ган­ская вой­на. Ци­низм Кре­мля оше­ло­мил меня, ух­мыл­ки ин­тел­ли­гент­ных обы­ва­те­лей до­вер­ши­ли дело. Я по­нял, что не хочу даже чи­слить­ся в их рядах; ушел в ко­че­гар­ки и стал до­би­вать­ся вы­езд­ной визы. Борьба за вы­езд от­няла годы.

Я кочегарил на Адмиралтейской на­береж­ной, где в ка­ж­дой ко­тель­ной сидел поэт, затем — на реке Ок­кер­виль, в Ут­ки­ной даче. Участ­во­вал в сам­издате, но бо­гем­но­го духа под­поль­ной ли­те­ра­ту­ры не по­любил, а тогдаш­них не­приз­нан­ных гениев нашел дутыми. В со­дружест­ве с тремя други­ми без­умца­ми со­ставил анто­логию ле­нин­град­ской не­под­цен­зур­ной поэзии Острова, разо­шед­шу­ю­ся в ма­ши­но­пи­си. Под­го­то­вил ком­мен­ти­ро­ван­ный двух­том­ник Хо­да­се­ви­ча, вы­шед­ший в Па­риже в 1983-м. Мою статью Ай­дес­ская про­хлада, во­шед­шую в двух­том­ник, чи­та­ют уже вторую чет­верть века. В 1986 году не­ведо­мый мне мос­ков­ский ли­те­ра­ту­ро­вед, про­фес­сор Ю. И. Ле­вин, по­ста­вил ее в один ряд со статьями Ан­д­рея Бе­ло­го и На­боко­ва. В 1980 году, перед мос­ков­ской олим­пиа­дой, меня вызвали в КГБ и при­грози­ли статьей 190 (1) за стихи, ходив­шие в ма­ши­но­пи­си.

После четырех лет в отказе мы, наконец, получили визу. Уехали 17 июня 1984 года. Почти шесть лет про­жили в Ие­ру­са­лиме, затем пере­бра­лись в Лондон.

С 18 октября 1989 года я со­стоял в штате Рус­ской служ­бы Би-Би-Си в Лон­доне, о ко­то­рой добро­го слова не скажу. Всего я про­рабо­тал там 13 лет (по­след­ние семь лет внештатником).

Вот моё vixi. Стихи составляли в нем главное. Кое-что напечатано. Книга Кентавромахия (1972) не выходила отдельным изданием (она частично вошла в избранное). Книги Послесловие (1985) и Антивенок (1986) вышли в Иерусалиме. После разрушения Берлинской стены появилось еще несколько книг стихов: Далека в человечестве (М., 1991), Завет и тяжба (СПб., 1993), Ветилуя (СПб., 2000). Клинопись (СПб., 2006), Сосредоточимся на несомненном (избранные стихи, СПб., 2006) и книга очерков: Усама Велимирович и другие фельетоны (СПб., 2006). (Последние две книги напечатаны без моего разрешения, очень небрежно.)
Вышли еще две книги: Из песни злого не выкинешь (СПб., 2008) (что-то вроде воспоминаний) и Айдесская прохлада (СПб., 2008) (литературные очерки) Еще шесть книг я выпустил как редактор и переводчик.