Эта статья была написана в январе 1985 года, в Иерусалиме, для 26 тома серии Еврейский самиздат, которую выпускали в издательстве Еврейского университета в Иерусалиме. В 26 том (он появился только в 1988 году) вошли первые четыре выпуска машинописного Ленинградского еврейского альманаха (ЛЕА), из которых первые три готовились и распространялись в ленинградском полуподполье в 1982–1984 годах при моем участии, а четвертый вышел после моего отъезда в эмиграцию.
Ю. К.
28 июня 2014,
Боремвуд, Хартфордшир
Всплеск еврейской консолидации пришелся в Ленинграде на 1979–1981 годы. Оживлению интереса друг к другу способствовал быстрый рост числа отказников и общая для многих надежда на то, что наступившее ограничение эмиграции — временное. Возникли квартирные лекции по иудаизму, еврейской истории и культуре. Наибольшим успехом пользовались доклады Л. Утевского, Г. Вассермана, Г. Кановича, Л. Кельберта. (Двое из них вскоре получили разрешение на выезд; доктор Лев Утевский живет теперь в Беэр-Шеве, Григорий Канович — в киббуце Саса.)
Никто из лекторов не получил специального образования: все делились знаниями, приобретенными самостоятельно. Слушателей собиралось иногда по 50–70 человек. Расписание лекций, составленное на несколько месяцев вперед, с указанием адресов, времени проведения и подходящего городского транспорта, свободно циркулировало по рукам. Вход был свободный — настолько, что я, например, был впервые приведен на такую лекцию русской женщиной, интересовавшейся историей. Одновременно увеличилось число ульпанов и кружков по изучению Торы. Из труппы, исполнявшей пуримшпили, сформировался квартирный театр (Л. Кельберт). Интерес к национальным праздникам привел к появлению курсов еврейской кухни (Т.Красильникова). Летом молодежь начала выезжать за город на пикники, носившие не только развлекательный, но и просветительный характер. По субботам желающий мог присоединиться к пешим экскурсиям по еврейским местам Петербурга, организованным М.Бейзером. По-видимому, именно в эти годы произошло слияние разрозненных кружков еврейских активистов в один общий, более или менее связный круг.
Власть спохватилась не сразу, и какие-то необратимые изменения успели произойти. Но к середине 1981 года она решительно покончила и с лекциями, и с другими сколько-нибудь массовыми собраниями. Сохранились ульпаны, однако они продолжались уже в обстановке полуподполья. Среди методов подавления поначалу были и курьезные. Например, рядом с экскурсионной группой останавливается тарахтящий мотоцикл — и ничего не слышно, группа меняет место — мотоцикл следует за нею; или: за городом, на лужайке рядом с кружком слушателей, появляется шумная компания с мячом или магнитофоном — и приходится расходиться. Эти шутки власть, вероятно, трактовала как дружеские предупреждения. Но вскоре методы ужесточились. Стали блокировать квартиры: воронок у подъезда, милиционеры и гебисты в штатском у дверей. Активистов стали избивать на улицах. Дружинники врывались в квартиры и переписывали собравшихся, а иногда и отвозили их — на специальных автобусах — в милицию, где держали по нескольку часов. В мае 1981 года, во время одного из таких разгонов, был арестован Евгений Леин, затем осужденный на два года по целиком сфабрикованному обвинению. Наконец, стали запугивать тех, кто предоставлял для лекций и спектаклей свое жилье. Были случаи анонимных звонков с угрозами убийства детей.
Волна репрессий, с одной стороны, упрочила становление еврейского общественного мнения в этом городе; с другой стороны, она способствовала развитию новых форм самоопределения, в частности, развитию еврейского самиздата. Начиная с 1981 года резко возросло число блуждающих текстов. В машинописи и фотокопиях распространялись сочинения старых и современных еврейских писателей: эссе М. Бубера и В. Жаботинского, комментарии Раши и беседы Любавичского ребе, Эксодус Л. Юриса и Земля Господня А. И. Гешеля, романы нобелевских лауреатов И. Башевиса-Зингера и Ш. Агнона. Почва для еврейского периодического издания была готова.
19 июля 1982 года состоялось заседание Организационного комитета Ленинградского общества по изучению еврейской культуры (ЛОЕК). Нам казалось, что это — последняя попытка легального объединения культурных усилий советских евреев. Основой для нее послужил так называемый заявительный порядок образования добровольных обществ, заведенный в СССР еще в 1930 году. Созданное в точном соответствии с этим порядком, ЛОЕК номинально существует и по сей день, фактически же оно было разогнано, не начав действовать. Тогда же возникла мысль о журнале. ЛЕА должен был стать вестником ЛОЕК.
Инициатором ЛЕА стал секретарь ЛОЕК, известный ученый-геофизик Эдуард-Исаак Эрлих, теперь живущий в США. Тяжелобольной (после перенесенного инсульта он остался инвалидом) и все же работающий, с большой семьей на руках, он энергично принялся за осуществление журнала. В инициативную группу вошли также председатель JIOEK Яков Городецкий, руководитель одного из религиозных кружков Г. Вассерман, и автор этой заметки. Все, от направления и до названия журнала, вызывало споры. Времени было в обрез. Атмосфера 1980-х годов резко отличалась от таковой предыдущего десятилетия, и правительственный антисемитизм, с готовностью подхваченный загнанным и забитым народом, стал повседневной реальностью. У некоторых из нас было впечатление, что мы не успеем сделать и одного тома журнала. Поначалу мы даже встречались не в помещении, а под открытым небом, на углу Суворовского проспекта и 7-й Советской, рядом с местом работы Эрлиха.
Втроем — Эрлих, Городецкий и я — мы составили макет первого выпуска ЛЕА, затем последний из составителей отредактировал, частично переписав, все оригинальные материалы сборника и отпечатал их в семи копиях на своей пишущей машинке. С этих экземпляров были затем сняты еще несколько десятков копий. Хотя титульный лист книжки помечен сентябрем 1982-го, основная часть тиража была сброшюрована и распространена не ранее начала ноября.
По замыслу Эрлиха, ЛЕА должен был содержать не более 70–80 страниц (для усиленной циркуляции) и выходить ежемесячно. С такой частотой журналы в самиздате обычно не выходят, поэтому, в целях равномерного распределения нагрузки, было решено организовать сменную редколлегию. Эту тактику диктовали и соображения осторожности. Воздух казался наэлектризованным до предела. Уступая требованиям времени, мы не выставили наших имен и адресов на титуле, как это было принято у наших московских предшественников в 1970-х. Мы и без того были на виду — и у читателей, и у следователей: первым нам незачем было представляться, вторым — помогать.
Все же осуществить ежемесячное издание нам не удалось. Второй выпуск ЛЕА, сделанный, согласно договоренности, в кружке Г. Вассермана, появился в декабре 1982 года. Макет третьего выпуска, подготовленный мною в январе 1983 года, был запрещен редакционным советом как слишком неосторожный и вообще несвоевременный. Две из трех машинописных копий его были тут же уничтожены. Быть может, это было самое напряженное для нас время. Мне еще в декабре 1982 года посоветовали готовиться к аресту [посоветовал Городецкий: «Меня возьмут через неделю, следующим будешь ты»]. За Городецким и Эрлихом по всему городу ездили черные волги. Альманах был приостановлен, пауза затянулась на целый год.
Лишь в конце 1983 года я смог продолжить работу над третьим выпуском. Часть материалов из расформированного макета, с купюрами, в несколько облегченном виде, вошла в новый вариант. Коллектив составителей был другой, ведущее место в нем занял М. Бейзер. Выпуск был готов в январе или феврале 1984 года, и ко времени Пурима разошелся тиражом, намного превосходившим тиражи всех других тогдашних журналов ленинградского самиздата.
Четвертый выпуск ЛEA появился в августе 1984 года, уже после моего выезда.
13 января 1985, Иерусалим;
помещено в сеть 28 июня 2014
в книге:
Еврейский Самиздат, том 26. Ленинградский еврейский альманах, вып. 1-4, под редакцией Юрия Колкера. Центр по исследованию и документации восточно-европейского еврейства при Еврейском университете в Иерусалиме, Иерусалим, 1988.
