Юрий Колкер

На Западе су­ще­ству­ют кон­торы, тор­гую­щие сла­вой. Де­ла­ют они вот что: про­водят по­верх­ност­ный ана­лиз в ка­кой-ли­бо об­лас­ти, где про­дукт но­сит имя из­го­то­ви­теля, — на­при­мер, в русской пуб­ли­цис­ти­ке, — и вы­деля­ют имена, встре­ча­ю­щи­е­ся чаще дру­гих. В один пре­крас­ный день имярек, пло­до­ви­тый ав­тор, по­лу­ча­ет из­веще­ние на со­лид­ном бланке: о том, что он из­бран че­ло­ве­ком года, и — сер­ти­фи­кат на этот ти­тул с водя­ны­ми знаками. В письме, в самом низу, име­ет­ся при­писка, что за не­боль­шую сум­му — скажем, за трид­цать дол­ларов, — фирма вы­шлет ему на­столь­ную таб­лич­ку с его име­нем и ти­тулом. В этом и со­сто­ит бизнес: фирма, соб­ствен­но го­во­ря, тор­гует таб­лич­ка­ми, ко­то­рые из­го­тов­ля­ет ты­ся­чами.

И люди не­из­мен­но по­пада­ют­ся на эту удо­чку. Ес­ли че­ло­век де­я­те­лен — ска­жем, опуб­ли­ко­вал двад­цать ста­тей в год, — то ему и ка­жет­ся, что все во­круг го­во­рят толь­ко о нем. Ха­рак­тер­но, что та­кие фир­мы ни­ког­да не об­раща­ют­ся к дей­стви­тель­но зна­ме­ни­тым лю­дям, — к ки­но­звез­дам или эстрад­ным пев­цам, — а толь­ко к тем, кто мо­жет быть тще­сла­вен, но на­стоя­щей сла­вой обой­ден. Рас­чет тут без­оши­боч­ный, биз­нес бес­про­иг­рыш­ный: нет та­кой ле­сти, ко­то­рой бы че­ло­век не про­гло­тил. Мы все гля­дим в На­по­ле­оны.

Людям не просто состоятельным, а богатым, фирма пред­ла­га­ет то­вар более ши­кар­ный: ти­тул че­ло­ве­ка сто­ле­тия. В кон­це XX ве­ка его удо­сто­ил­ся ди­рек­тор од­но­го российско­го ав­то­за­во­да. Имя его мы за­па­мя­то­ва­ли, что и по­нят­но: ведь в XX веке бы­ли и дру­гие круп­ные лю­ди: Эйн­штейн, на­при­мер, Чап­лин — или, там, Ста­лин и Чер­чилль с де Голлем. Но вот в ходе опроса об­щест­вен­но­го мне­ния, про­ве­ден­но­го со­труд­ни­ка­ми Би-Би-Си на рубе­же ве­ков, че­ло­ве­ком двад­ца­то­го сто­ле­тия был назван … Карл Маркс. Уди­витель­но ли это? На наш взгляд — нет. Ком­му­низм и на­цио­нал-со­ци­а­лизм, ко­то­рый в значи­тель­ной сте­пе­ни был ре­акци­ей на ком­му­низм, сформи­ро­ва­ли облик XX века. С Марксом в уме люди твори­ли не­слыхан­ное в ис­тории крово­про­литие, пе­ре­кра­и­ва­ли гра­ни­цы Ев­ропы. Другой во­прос, был ли Маркс прав — и во­обще: кем он был. Этот вопрос и ес­тест­вен­но по­ста­вить.

Критике Маркса посвящена обширнейшая литература — тысячи и тысячи томов. Но, например, австрийский философ Карл Поппер полагал, что копья ломаются зря, и опровергать марксовы «законы истории» — то же, что опровергать Нострадамуса. Какое из положений Маркса ни возьми — все сбылись. Развитие капитализма сопровождается периодическими кризисами. Наша зависимость от техники растет день ото дня. Международные монополии — «спруты, опутывающие своими щупальцами всю землю», как определил их Маркс, — по своему могуществу давно оставили позади иные государства: взгляните хоть на Микрософт, империю Билла Гэйтса. Со дня выхода Капитала минуло сто с лишним лет, а в законах Маркса — нечего поправить. Комар носа не подточит! Значит, полагает Поппер, Маркс — не ученый, потому что научные положения постоянно уточняются, а когда количество уточнений перевалит некий критический порог, то и опровергаются.

Критики Маркса больше всего напирают на то, что предсказанного обнищания пролетариата не произошло. Современные рабочие западных стран живут в собственных домах, разъезжают на дорогих автомобилях, летают за океан на курорты. Но мы невнимательно читали Маркса — если вообще читали. Откроем 25-ю главу первого тома Капитала, его знаменитый закон капиталистического накопления. Там говорится о другом: что будет расти число потерянных, выброшенных из жизни людей, содержание которых капитал переложит на плечи работающих. Что же, разве безработные не исчисляются сегодня миллионами? И разве по мере усложнения нашей психики, по мере возрастания культурного уровня — мы не чаще ставим вопрос о смысле жизни, который не делает нас счастливее? Стало быть, придраться не к чему. Формулировки Маркса — обтекаемые, многозначные. Всё — как у Нострадамуса.

Или другое: эксплуатация, по Марксу, будет постоянно возрастать. В развитых странах мы видим вокруг себя нечто про­ти­во­по­лож­ное; эксплуатация падает, условия жиз­ни улучшаются. Но убежденные мар­ксис­ты (в наши дни они почти все сплошь троцкисты) возражают: в этих странах ра­бо­чие, да и вообще всё население, су­щест­вуют за счет дешевого рабочего труда в странах третьего мира. Там — эксплуатация воз­росла. Маркс ведь не говорит, где она долж­на воз­расти!

Но пусть Маркс в самом деле предрек миллионные армии полуголодных рабочих в странах Запада — и пусть неправы сегодняшние западные экономисты, говорящие, что с нищетой в цивилизованном мире покончено. Доказывать его неправоту — пустая трата времени. Разве хоть один экономист спорит с Иисусом Христом, сказавшим: «Нищих всегда имеете с собою»? Ученый не может спорить с пророком или мессией. И Маркс — именно пророк. Более того: подобно Христу, он говорит не столько о нищете материальной, сколько о нищете духовной: о превращении человека в робота-потребителя. О порче нравов пророчит. Разве на это возразишь?!

Маркс думал, что написал ученый труд: экономический трактат, — но анализ текста и обмолвки автора говорят о другом. На самом деле он упивался не содержанием, а формой, — не экономикой, а эстетикой. По временам он сам догадывался об этом. В одном из писем Энгельсу он признаётся: «Каковы бы ни были недостатки моих произведений, а из них, взятых в совокупности, встает художественное целое…» Это — так сказать, для своих. Перед внешним миром он хотел быть ученым. Объясняя, почему прибыль получается от продажи товаров по их «настоящей» цене, а не за счет наценки, Маркс писал: «Это выглядит парадоксальным и противоречащим практике, — но столь же парадоксально и то, что Земля вращается вокруг Солнца, а вода состоит из двух легчайших газов. Научная истина всегда парадоксальна…». Как видим, его привлекает внешняя, театральная сторона науки, — ведь изнутри наука ничуть не парадоксальна. Парадоксальность — сильнейший художественный прием. В науке Маркс был посторонним.

Чтобы понять Маркса, нужно понять эпоху, в которую он жил. Первой ее особенностью была тяга к построению всеобъемлющих теорий. Заключить в единые рамки всю биологию, историю, философию (или громадную область этих дисциплин) — вот что грезилось мыслителям, большим и малым. Дарвину, допустим, это почти удалось, его пока поправили и опровергли только в частностях; Геккелю, как недавно стало ясно, практически совсем не удалось (онтогенез вовсе не повторяет филогенез); работы историков-монументалистов типа Моммзена и фон Ранке тоже продержались как исчерпывающие не слишком долго, много меньше, чем рассчитывали их авторы. К слову сказать, этой научной гигантоманией страдали преимущественно ученые германской школы. Ее последняя жертва — Альберт Эйнштейн, честный продолжатель великой немецкой традиции XIX века в веке двадцатом. В русле этой традиции трудился и Карл Маркс. На частичную истину себя не разменивал.

Еще один способ понять Маркса состоит в том, чтобы перечитать беллетристов, которых он любил. Тогда в Капитале обнаружатся заимствования из Диккенса и Стерна. Главное в этом труде — мрачная игра воображения. Это викторианская мелодрама, или, если угодно, готический роман, герои которого порабощены созданным ими чудовищем. Но более всего Капитал — сатирическая утопия в духе Свифта. Этого писателя Маркс обожал. В его библиотеке важное место занимало четырнадцатитомное собрание сочинений Свифта, купленное за четыре шиллинга шесть пенсов. Потому-то труд Маркса полон силлогизмов, парадоксов, метафор, причудливого дурачества, иронии и карикатур. Люди у Маркса лишены воли, его полнокровные действующие лица, его лирические герои — товары, зарплаты, цены и доходы, которые манипулируют людьми, как разменной монетой. Маркс изобразил фантастическую страну, жуткое зазеркалье, в котором всё перевернуто вверх дном. Этим — он сделал важное и полезное дело: вскрыл язвы нашей цивилизации, способствовал самокритике и обновлению общества.

Так что не всё у Маркса плохо — ведь что ни говори, а сатирик содействует смягчению нравов и улучшению общественного устройства. Как сказал о нем Евгений Боратынский:

Что до социализма, который, словно карточный домик, рухнул в странах Восточной Европы, то хоронить его рано — да и не к чему. Государственные пенсии и пособия по безработице, принятые во всем цивилизованном мире, — установления вполне социалистические. Их и в помине не было во времена Маркса, в эпоху классического капитализма. Спасибо человеку столетия.

17 октября 1999,
Боремвуд, Хартфордшир;
помещено в сеть 13 февраля 2005

радиожурнал ЕВРОПА №12 на волнах РУССКОЙ СЛУЖБЫ БИ-БИ-СИ в Лондоне, 19 октября 1999.

журнал ВЕСТНИК (Балтимор) №24 (231), 23 ноября 1999 (под псевдонимом Матвей Китов)

газета ГОРИЗОНТ (Денвер) №?, декабрь 1999.

журнал НА НЕВСКОМ ПРОСПЕКТЕ (СПб) №5, май 2005 (с искажениями)

в книге:
Юрий Колкер. УСАМА ВЕЛИМИРОВИЧ И ДРУГИЕ ФЕЛЬЕТОНЫ. [Статьи и очерки] Тирекс, СПб, 2006