Израильское правительство попросило правительство США отменить статус беженцев для евреев, покидающих СССР. Шаг этот кажется мне в политическом отношении недальновидным, в человеческом же отношении (ибо я настолько старомоден, что продолжаю прилагать к политике этические мерки) — безнравственным, позорным.
Обсудим сначала политический аспект проблемы. Если правда, что Израиль хочет увеличить приток репатриантов, ему прежде всего следует отказаться от мер, хотя бы отдаленно напоминающих принуждение и понукание. Государство, претендующее на имя свободного, дорожащее своим международным престижем, уже из одних только прагматических побуждений не должно без крайней нужды теснить чьих бы то ни было свобод, тем более свобод своих потенциальных граждан. В противном случае оно роняет себя, утрачивает кредит. Человек не поедет из одной тюрьмы в другую, даже если в новой чище, и тюремщики приходятся ему родней. Конечно, Израиль не тюрьма, а демократическое государство, это слишком понятно — но понятно здесь, а не там. В СССР, в условиях искаженной и неполной информации, в атмосфере страхов и слухов, значение этого правительственного акта Израиля будет преувеличено и произведет впечатление именно тюремного окрика. Многие тысячи колеблющихся поехали бы в Израиль, будь у них свобода выезда и свобода выбора, а теперь не поедут. Советский еврей (как и вообще любой другой еврей и нееврей) хочет, чтобы в нем сначала видели и уважали человека, а лишь затем представителя своего народа. Порядок слов здесь поменять нельзя. Теперь же средний (что вовсе не означает посредственный) представитель будущей волны репатриантов потеряет остатки доверия к Израилю, и без того расшатанного врагами и друзьями, а Израиль, если ворота откроются, потеряет 80% образованных и трудолюбивых представителей этой волны, не идеалистов и не сионистов, но как раз тех, кто умеет и любит работать на себя, а значит — на общество, и на ком спокон веку держатся все цивилизации. Но, быть может, все это очень хорошо понимают у нас в правительстве — и просто не хотят репатриации?
Обратимся теперь к этической стороне дела. Мне близки и понятны чувства человека, всю свою жизнь и любовь без изъятья отдавшего Израилю. За плечами у старших — Катастрофа, борьба за свободу (и просто за выживание) в подмандатной Палестине, сталинские лагеря и еще многое. Родившиеся после мировой войны тоже навидались и настрадались в СССР, а затем и под арабскими пулями. В Израиле что ни человек, то судьба, годная для романа-эпопеи. Героев и мучеников больше, чем где бы то ни было. Даже и не соглашаясь с ними, нельзя не уважать их прошлого, а значит, и их мнений, за которые они заплатили своей кровью. Это я и пытаюсь делать, сейчас и всегда: уважать решительно неприемлемую для меня точку зрения, согласно которой каждый еврей должен жить в Израиле. Я придерживаюсь другого мнения: мне хотелось бы, чтобы как можно больше хороших людей, для которых еврейство и Израиль не вовсе чужды, приехало из СССР в нашу страну — и, одновременно, как можно больше евреев и неевреев, ищущих свободы, избавилось от отеческой опеки Кремля. Но, уважая чуждые мне взгляды и считаясь с ними, я затрудняюсь уважать людей, делающих попытки силой навязать свое мнение другим, превратить его в закон. Я не верю в добросовестность и чистоту помыслов тех, кто пытается ограничить чьи-то гуманитарные свободы, в особенности если первые сами свободны, а вторые скованы, беззащитны и лишены даже права голоса. Неумение понять других кажется мне безнравственностью, родственной по своей природе расизму. Позиция советских евреев, колеблющихся в выборе и даже решительно не желающих ехать в Израиль, может и должна быть понята. Эти люди десятилетиями жили и по сей день живут точно в кривом зеркале, где все человеческие понятия смещены, а то и поставлены с ног на голову, где так трудно принять правильное решение. Многие не вынесли из своего детства в семье не то что национального языка и обычаев, но, подобно автору этой заметки, и самое слово еврей впервые услышали в свой адрес накануне еврейского совершеннолетия, да и то не от родителей; а о Пасхе и Судном дне узнали на четвертом десятке лет. Затем, советские евреи устали: устали от добровольно-принудительных мероприятий, от надсмотрщиков, наконец, и от резонеров, твердивших им о величии идей. На их глазах рухнуло величественное здание светлого будущего, обратились в прах (и, соответственно, были «отряхнуты с ног») коммунистические идеалы, а пророки и проповедники всего этого великолепия оказались недоучками и мошенниками. Советские евреи видели изнаночную, лагерную сторону коллективизма. Идея большого коллектива, религиозного или национального, для большинства потеряла всякую привлекательность. Каково им еще раз впрягаться в идеологию? Те, кто сохранил достаточно сил и идеализма, вольны не признавать негативного опыта своих предшественников и опираться на свой, но им не следовало бы навязывать другим свой путь и попрекать нищих духом той ролью, которая выпала им в жизни и в истории.
Говорят, что статус беженца для еврея, покинувшего СССР, абсурд, к тому же еще и задевающий национальную гордость; что, например, француз нигде не может объявить себя беженцем, покуда есть Франция. Говорят это политики — между тем, не нужно быть политиком (т. е. прагматиком и реалистом), достаточно просто не терять здравого смысла, не впадать в ложный пафос (и, добавлю, гордость не подменять спесью), чтобы увидеть, что положение евреев и французов в современном мире качественно различно. Да и пример нехорош. Случись в Канаде социалистическая революция большевистского толка, неужто беженцу-интеллигенту из Квебека прилично будет поселиться только во Франции? Ссылка на абсурдность того или иного положения — не аргумент в политическом споре. Жизнь ставила и ставит евреев в положения абсурдные и одновременно безвыходные. Традиция рассеяния старше еврейской государственности и ни в чем ей не противоречит. Израильское гражданство не равнозначно еврейству. И ведь не просит же Израиль у Белого Дома лишить чего-нибудь (неважно чего) американских граждан, не отрицающих своего еврейства: он просит лишить (чего-то) тех, кто и без того лишенцы. Не абсурдно ли, не стыдно ли это? Уж если говорить в предложенных терминах, то правительственное заявление Израиля — абсурд политический: репатриации из СССР нет, практического значения эта бумага не имеет (если не считать пресечения будущей репатриации), демонстративное же значение ее сводится к тому, что она оскорбляет чувства всех свободных людей, в том числе и граждан Израиля, ставших таковыми по своему свободному выбору и этой принадлежностью дорожащих.
Допустим теперь, что статус беженца для советского еврея — это и в самом деле абсурд, с которым мы мириться не можем. Тогда мы тотчас оказываемся в ловушке, уже вовсе безвыходной. Насколько я знаю, вопрос о том, кто еврей, а кто нееврей, на правительственном уровне в Израиле не решен. Частные лица тоже расходятся здесь во мнениях, причем очень круто. И все же большинство, в соответствии с древней народной традицией, склоняется к тому, что быть евреем — это призвание, а происхождение и обрядность вторичны (некоторые даже думают, что они и вовсе неважны). Принцип истолковывается по-разному, но он — принцип. Наоборот, в СССР вопрос этот решен и на правительственном, и на общественном уровне (исключая только самих евреев: их никто не спросил) совсем иначе: там еврей тот, в ком примесь еврейской крови, пусть самая незначительная, или родство с евреями прослеживается или угадывается. Знаменитых людей в течение всей их жизни, вопреки всем фактам, подозревают в еврействе (В.Катаев, В.Шефнер). Конечно, имеются оттенки. Самое правое шовинистическое крыло русской партии приравнивает к евреям вообще всех, чья мысль и совесть деятельны. Милиция, ОВИР и отделы кадров, журналист Лев Корнеев, академик Д.С.Лихачев и православный священник Александр Мень — все они вкладывают в слово еврей не один и тот же смысл. Но важнее различие в критериях, взятых за основу в каждой из стран. Оно выделяет и оставляет бездомным целый народ в 3-4 миллиона человек. В Израиле говорят о 2-х миллионах советских евреев. В СССР же государство и набирающая силу русская партия отчуждают, не признают своими по принадлежности к еврейству, 5-6 миллионов человек. Между двумя лезвиями этих ножниц оказываются бесчисленные полукровки и квартероны, о которых так настойчиво напоминает русским Солженицын, а также их вовсе не-еврейские отцы, матери, мужья, жены. Перепись не учитывает смешанных как евреев, хотя немалая часть из них отвечает даже галахическим требованиям. Сами они ориентированы по отношению к еврейству и Израилю очень по-разному, но большинство себя евреями не считает. К ним нужно добавить и так называемых чистокровных евреев, которые, однако, считают себя русскими, украинцами и т. п. или попросту равнодушны к национальному вопросу вплоть до его полного отрицания. Чтобы понять, как их много, вспомним еще раз, чем была Россия (или, точнее, СССР) на протяжении последних десятилетий. Никто не дал нам права решать судьбу или хотя бы просто осуждать всех этих людей. Более того, сказав им: вы чужие, а до чужих нам нет дела, мы (т. е. пока, собственно, только лишь правительство Израиля) уравниваем себя с теми, кто в свое время отказывался заниматься судьбой еврейских беженцев от нацизма. По-человечески это называется низостью.
США ограничивают иммиграцию, но заинтересованы в евреях: это их лучшие граждане. Вспомним переселенцев из России начала XX века: в первом поколении — пейсы, Тора и мелочная торговля в разнос, с выручкой в 50 центов в день; во втором — финансисты, актеры и нобелевские лауреаты, те, кто доставляют современной Америке ее славу, блеск и богатство. (Можно добавить, что в третьем поколении это часто наши с вами соседи по дому.) Поэтому едва ли наш заокеанский патрон и союзник прислушается к израильской сентенции. Единственным практическим результатом этого документа останется, как уже сказано, резкое снижение числа желающих приехать в Израиль, да наш общий стыд в придачу.
8 марта 1987, Иерусалим
помещено в сеть 13 октября 2018
журнал КРУГ (Тель-Авив) №509, 7-15 апреля 1987 (с искажениями и купюрами).
