Воспроизвожу ксерокопию машинописного текста объёмом в девять страниц под названием О СЕМЬЕ В. В. НАБОКОВА, полученную мною от Зинаиды Шаховской (1906–2001) в 1997 году, когда она почему-то решила сделать меня своим литературным агентом в англоязычных странах для перевода и издания ее книги В поисках Набокова (подробнее об этом см. переписку Юрия Колкера и Зинаиды Шаховской). Некоторые особенности графики в рукописи, включая и ошибки, вероятно, принадлежат переписчику. На последней странице собраны примечания, которые, для облегчения чтения, я вношу в соответствующие места текста. Сбоку при начале рукописи рукой З. Ш. сделана надпись: «по магнитофонной записи / мною не проверено», однако в тексте имеются ее рукописные поправки и вставки, которые я учитываю.
Текст этот возник как дополнение к книге Шаховской В поисках Набокова (1979); рукопись текста получена мною в середине 1997 года; следовательно, Шаховская начитала этот текст на магнитофонную плёнку между 1979 и 1997 годами. Условно датирую текст 1987 годом, когда статья Саймона Карлинского вернула Шаховскую к размышлениям о Набокове.
Юрий Колкер,
24.03.2015.
В России мы с Набоковыми домами знакомы не были. Изредка бывал у нас только его двоюродный брат Николай (однокашник моего брата по Императорскому Александровскому лицею). Кирилл, младший брат и его крестник, часто приходил к нам в Брюсселе студентом, еще не оперившимся юношей, но уже поэтом. С другим его братом, Сергеем, я познакомилась только в 1938 году в Париже и подружилась с этим дилетантом, тонким ценителем искусств, особенно музыки, и превосходным лингвистом. Этот мешковатый, заикающийся и не без странностей человек , с которым как будто у меня ничего общего не было, был и просто добрым. Когда в мае 1940 года Париж оказался наполненным беженцами и ранеными солдатами, то этот эстет старался помогать им чем мог. Политикой Сергей совершенно не интересовался и никто не мог предвидеть его трагическую кончину. Когда он оказался в Берлине — не знаю точно. Повидимому он был один и в духовном смятении он [зачеркнуто: искал духовной поддержки у моего] посещал церковь брата [зачеркнуто: тогда отца Иоанна, в его церкви на Находштрассе; сбоку: Nahodschtraße; но такой улицы я в Берлине не нахожу]. Мой брат, отец Иоанн, был священник. [зачеркнуто: Сергей Набоков переписывался и раньше с моим братом.]
Мать В. Н. и его сестру Ольгу я навестила в 1932 году в Праге, но о В. Н. c ними не говорила: я была предупреждена, что мать и сестра Ольга очень тяжело переживали женитьбу Владимира на Вере.
Димитрия, сына В. Н. видела в последний раз в 1939 году. Это был резвый, хорошенький мальчик, предельно избалованный. Судя по слухам, хорошая его натура от [зачеркнуто: такого невоспитания] этого не пострадала, [зачеркнуто: но может быть благодаря этому] но м. б. собственный дар Димитрия Владимировича (замечательный голос — бас) не был им использован профессионально. Димитрия Владимировича я увидела снова только по телевидению в марте 1992 года по случаю выхода книги Бойда у «Галлимара». Испытала шок, сперва, как будто увидела самого В. Н. [зачеркнуто: у «Галлимара»] в 1958 году. Присмотревшись, [зачеркнуто: увидела] приметила в его сыне мягкость, черту его дяди [зачеркнуто: Сергея] Сережи. К сожалению, выступление Димитрия было очень краткое. В конце передачи [зачеркнуто: Димитрия Владимировича] его спросили, правда ли, что его отец был холодным человеком. Он очень горячо это отрицал, утверждая, что его отец был добрый, теплый и веселый человек. Вспоминал, как было ему весело с ним гулять, и с какой нежностью отец с ним обращался. Конечно, не об этой холодности писали критики. Сам В. Н. c теплом и нежностью в своих воспоминаниях провозглашает свою всепоглощающую любовь к жене и сыну.
↨ [значок, раздвигающий абзацы. Шаховская любила, чтобы между абзацами ее текста был пропуск строки или двух]
Я очень оценила сдержанность, которую Димитрий Владимирович проявил по отношению ко мне (в интервью, данной «Литературной газете» в 1991 году). Когда журналист упомянул о ссылке другого автора на известную книгу З. А. Ш. «В поисках Набокова», Д. В. ответил: «Не надо об этом. Для нашей семьи этой книги не существует». Это было твердо, но вполне деликатно сказано, и, конечно, сыновний долг требует защищать и личность отца и его творчество. [вставка:] Пример этому был дан в интервью, взятом у Д. В. «Тайм Магазин» по случаю выхода пьес Набокова в США. Дим. Влад. признался, что один из персонажей пьесы, по указанию его отца, говорит с еврейским акцентом и пояснил: «Мой отец очень любил евреев, поэтому я вычеркнул еврейский акцент и сделал персонажа заикой». Тогда безжалостный журналист спросил: «Разве ваш отец не любил заик?» Очень трудно совмещать чувства с почтением к тексту.
↨ [значок, раздвигающий абзацы]
Сестру В. Н., Елену Вл.Сикорскую, я, по-моему, лично никогда не встречала, но после выхода моих русских книг получила от нее одно не очень разумное письмо по поводу одного моего рассказа [вставка рукой Шаховской: «Пустыня»], в котором она почему-то увидела «пасквиль» на В. Н. Я ответила ей, что заглянув в словарь Даля, которым не пренебрегал ее брат, она бы узнала, что слово пасквиль обозначает «безымянное ругательное письмо». Ее упрек поэтому не обоснован. Я напомнила ей, что в одном из писем В. Н. ко мне он просит, если до меня дойдет слух, что в «Весне в Фиальте» он вывел моих близких знакомых, опровергнуть эту «сплетню» его же собственным возмущением, ибо он «выдумщик». В рассказах своих я тоже выдумщица. В сборнике «Рассказы» [имеется в виду книга Шаховской Рассказы, статьи, стихи (1978) ] объединены общей темой одиночества. Вероятно, где-нибудь в Африке существовал какой-то молодой русский, страдающий малярией, а в старческом доме Парижа — глухая певица или актриса, которые могли бы вообразить себе, что я знала об их существовании. Мне приходилось встречать дам, которые были уверены, что они прототипы героинь знаменитых русских писателей. За пылкость читательского воображения писатель не ответственен.
Рождение мифов.
1. Мое «незамеченное» эссе имело «оккультное» влияние, [зачеркнуто: ибо] и оно вызвало реакцию. Не одна я писала о холодности В. Н., но я заострила в «Поисках» эту черту, и вдруг с течением времени пошли толки о его теплоте и сердечности — без конкретных примеров [рукописная вставка Шаховской:] Я приняла это новое освещение личности Набокова — как запоздалое, ибо посмертное, желание опровергнуть мою характеристику Владимира. [конец вставки] Никто не может не знать так широко обнародованную самим Набоковым его «тоталитарную» любовь к жене и сыну. Но неужели она была всегда так всепоглощающа, что даже не осталось у писателя хотя бы сочувствия к кому-либо другому в мире? Публично В. Н. заступился только за трех советских диссидентов: Буковского, Щаранского и Марамзина (которого он вряд ли читал). Судьба поэта Бродского и мытарства писателя Солженицына его, по-видимому, не интересовали*.
* [примечание Шаховской] Вижу великодушие Солженицына, ни в чем не созвучного В. Н., в том, что он признал его гениальным.
Не было у В. Н. жалости и к стране, где он родился. Не Россия «отвязалась» от него, как он ее когда-то умолял, а он сбросил ее бремя с себя, оставив себе на потребу только свою музейную и уже [зачеркнуто: сталактитовую] сталактитную страну**
** [примечание Шаховской] В чем он попрекал зарубежных русских писателей.
С такой же брезгливостью он отбросил и народ, наделивший его дарами культуры и языка.
Объяснение такой позиции мы, может быть, найдем тоже в интервью, данном «Литературной газете» Димитрием Вл. Набоковым. Он старался доказать, что связь В. Н. с Россией — случайность, и что настоящий писатель не зависит от таких случайностей: «Как будто Пушкин не был бы гением, если бы родился вне России» (sic). Д. В. уверен, что, останься его отец в 1940 году во Франции, он стал бы выдающимся французским писателем, отец его «не космополит, а носитель универсальной планетарной культуры, и принадлежит всей вселенной». Это довольно наивно.
2. Я первая назвала в «Поисках» В. Н. «метафизиком небытия», что и было отмечено некоторыми рецензентами. Первой реагировала на это Вера Е. Набокова. Она вдруг обратила внимание на «потусторонность» В. Н. [рукописная вставка:] Тут уже дело идет не в отвержении «холода» писателя, но в присвоении ему «духовности», до меня ни Верой, ни другими не замеченной, — надо, чтобы Набоков не уступал в этом Достоевскому. [конец вставки] Не совсем ясный этот термин приглашал поклонников исследовать это новое измерение: духовность***.
*** [примечание Шаховской] Неудачно Б. Филевский укорял меня за мое замечание о бездуховности В. Н.
От духовности путь легко ведет к Набокову-мистику. Единственное затруднение такой реабилитации — это, что у «верноподданных» ни в США, ни в России не имеется специалистов по этой неуниверситетской дисциплине.
↨ [значок, раздвигающий абзацы]
3. Безоблачное семейное счастье четы Набоковых.
Не так давно две современные легенды такого рода питали десятилетиями воображение главным образом читательниц и приносили доход издателям и авторам: обе они — о романтической любви герцога и герцогини Виндзорских и о поэтической любви Арагона и Эльзы Триоле — обнаружили свою легковестность. Счастье короля, ставшего безземельным герцогом, и Валли [правильно: Уоллис] Симпсон, не ставшей королевой, было кратковременным, а затем — показным. Оба они перенесли много унижений и друг другу этого не простили. Когда занавес светского представления опускался, на сцене оставались два одиноких актера, которых года превратили в восковых фигур из музея мадам Тюссо. Виндзоров я не знала, но нередко встречалась с другими героями вечной любви — Арагоном и Эльзой Триоле. Как попугайчики-неразлучники они всегда были вместе. Даже те, кто литературой и поэзией не интересовался, знали название сборника стихов Арагона “Les yeux d’Elsa” [Глаза Эльзы] и слышали о чарах ее синих глаз. Их многолетняя любовь включала, может быть, не совсем искреннюю, но верную преданность компартии — чувства не противились идеологии. Последний раз, незадолго до смерти Эльзы Триоле, я видела их, входящих в холл одного издательства. Нежно поддерживая свою жену, медленно вел ее Арагон по мраморному полу — олицетворение Филемона и Бовкиды. Эльза скончалась, и друзья Арагона приняли в его горе живейшее участие. Но вместо отчаяния Арагон, как бы освободившись от гнета, бросился в предельно легкомысленный образ жизни. Не только его похождения с новой сексуальной ориентацией стали предметом пересудов, но еще о нем и его метаморфозе была написана книга — ходкий товар****.
**** [примечание Шаховской] Кто-то сказал, что в наше время вполне безопасно писать что угодно об известных лицах, потому что их автобиографии настолько откровенны, что нанести им моральный урон уже нельзя.
Прибавлю пример и более современный: рок-звезды, «счастливо женатого» на японке Иоко Осо [правильно: Йоко Оно]. Леннон был убит в США каким-то неуравновешенным. Один из его сотрудников, работавший с ним два года до убийства, написал: «Трагедия симпатичного Джона Леннона была в том, что сердце и его голова были в постоянном конфликте. Его блестящая личность была заключена в замученном теле. Палач его была Иоко Осо [правильно: Йоко Оно], его жена, которая над ним властвовала. Леннон был принужден уверять всех, что она его любила, что он ее любил, но на самом деле он абсолютно от нее зависел, как ребенок от матери».
↨ [значок, раздвигающий абзацы]
[слева от следующего абзаца (о Зайцевых) приписка рукой Шаховской "это можно упустить" (то есть опустить)]
С удовольствием перехожу от этих мнимо счастливых браков к семье, могущей быть примером подлинной супружеской любви, не нуждающейся в гласности. Борис Константинович и Вера Алексеевна Зайцевы никаких перегородок между обществом и собой не ставили. Дом их был открыт всем, даже тем, которых легко называют «ненужными». Может быть из-за этой прозрачности ни одна сплетня их не коснулась. Безоблачное счастье? В 1971 году в Париже отпраздновали 90-летие старейшего русского писателя в зарубежье и в Советском Союзе. Празднование это было более сердечным и народным, чем академичным. На банкете присутствовали три поколения русских читателей и почитателей, и слависты, конечно, старые друзья Б. К. З.: профессора [Этторе] Ло Гато и Пьер Паскаль. Не знаю почему, но посадили меня по правую руку Б. К. З. Речей было много — кто во что горазд. Под конец из глубины зала кто-то начал говорить с волнением как раз о безоблачной семейной жизни Зайцевых. Все тишь да гладь, да Божья благодать, ни ссор, ни споров… И вот тут, наклонившись ко мне, Б. К. с улыбкой шепотом внес поправку: «Ну, это уж слишком! Еще как спорили, еще как ссорились — до крика». Как я была горда за писателя, даже и в этом случае не согласившегося на совсем невинную неправду.
Райский брак «старосветских помещиков»? Неужели никто до сих пор не отметил, что Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна не живые люди, а, как почти все персонажи Гоголя, мертвые души, сентиментальные вурдалаки. Оживлены они, как Чичиков и Ревизор и прочие создания Гоголя, изумительными описаниями бытовых деталей: «грибки со смородинным листом и мушкатным орехом», стулья в комнате: они были все «с высоченными спинками, в натуральном виде, безо всякого лака и краски, они не были даже обиты материей», или «ковер с птицами, похожими на цветы, и цветами, похожими на птиц». Оттого и распалось буколистическое существование этих вурдалаков и весь их вещественный мир. Мертвые души хозяйством управлять не могут.
После кончины В. Е. Н. [то есть Веры Евсеевны Набоковой] «верноподданным» открылась возможность проникнуть в «супружество-крепость» и открыть миру полувековое их счастье. «Совершенный союз художника и его музы». «В. Е. пожертвовала своими собственными дарами, чтобы служить писателю». Правда, она была его секретарем, советником, критиком, шофером, ментором, вдохновительницей, литературным агентом и даже заменяла его на профессорской кафедре, когда он был болен. В сущности, оставляя мужу его славу, В. Е. Н. была его соавтором.
Она же спасла рукопись «Лолиты», отвергнутой многими издателями, которую, как мы узнали, В. Н. в минуту отчаяния хотел сжечь в инсинераторе. Жест гоголевский и, может быть, поэтому для меня не очень убедительный. «Лолита» была несомненно любимым детищем В. Н., он не мог бы решиться ее уничтожить. Он даже не уничтожил «Волшебника» — первую и неудачную повесть на тему «Лолиты» (впрочем, первая «нимфочка» появилась еще раньше Эммочкой в «Приглашении на казнь», но кроме меня никто об этом не упоминает).
Никто не может оспаривать, что ни одна из жен больших русских писателей не была вознесена на такую высоту, как В. Е. Н. самим В. Н. и его окружением. Да и я отметила в «Поисках» исключительное влияние, которое она имела на своего мужа*****.
***** [примечание Шаховской] Доктор Бонтан в своей книге о двуязычных писателях в главе о Набокове пишет: «З. А. Ш. настаивает, что Набоков стал двуличным Янусом под влиянием его жены».
Совершенно справедливо, что В. Н. на старости лет посвятил ей совокупность своих произведений (не знаю, было ли включено то, что было написано им до брака).
Как обидно, что стараясь противостоять независимой критике экзегеты, «лакируя» не только творчество В. Н., но и истоки его, умаляют одновременно и две незаурядные личности. Остается Набоков, выхолощенный слишком рьяными своими поклонниками.
