Двенадцатого сентября 1996 (30 сентября по старому стилю) исполнилось 90 лет Зинаиде Шаховской, едва ли не единственной в наши дни представительнице старой России и русского Парижа времен первой эмиграции. Но кто она, эта носительница старой княжеской фамилии? Попытаемся ответить на этот вопрос. На поверхности лежит вот что: писательница и журналистка.
| «Книга для меня — более существенна, более волнующа, чем любая лекция, собрание или кружок.» |
Это признание дорого стоит в устах человека, слушавшего лекции Эйнштейна, входившего в один круг с Набоковым, Цветаевой, встречавшегося с Буниным, Ходасевичем, Пикассо и Хемингуэем. Да и жизнь Зинаида Шаховская прожила совсем не книжную. Себя она называет французской и русской писательницей (именно в таком порядке: сначала — французской). В самом деле, не Россия, а Франция и Бельгия почтили ее заслуги. Шаховская — кавалер Ордена почетного легиона, командор Ордена искусств и словесности, награждена Медалью Парижа и бельгийским крестом За героический побег. В Париже стала она членом Пен-клуба и Общества французских писателей. Правда, она входит еще в один орден, учрежденный в Москве: в придуманную Алексеем Ремизовым Обезьянью великую и вольную палату (Обезволпал), — но и палата эта оказалась практически целиком в эмиграции, и представлена она сегодня, насколько мы знаем, одним-единственным кавалером, точнее, кавалерственной дамой: всё той же Зинаидой Алексеевной Малевской-Малевич, Зинаидой Шаховской. В 1926 году, как раз перед выходом замуж за художника и дипломата Святослава Малевского-Малевича, она получила в подарок альбом, «похожий на альбомы онегинских девушек XIX века, с романтическими букетиками по углам». На первой странице альбома каллиграфическим почерком выведена следующая надпись:
| «Дана сия обезьянья свадебная грамота княжне Зинаиде Алексеевне Шаховской и Святославу Святославовичу Малевскому-Малевичу в знак возведения в кавалеры Обезьяньего Знака… с персидской фисташкой и голубиным перышком Обезьяньей великой и вольной палаты… Царь Обезьяний Асыка собственноручно… Скрепил и деньги яблоками получил б. канцелярист Обезволпала Алексей Ремизов.» |
Родилась будущая писательница в Москве, в семье князя Алексея Николаевича Шаховского, камергера, действительного статского советника и венёвского (от города Венёва Тульской губернии) уездного предводителя дворянства. Революция выбросила ее за рубеж еще подростком. В Константинополе (Стамбулом столица Турции стала называться с 1930 года) Шаховская училась в американском колледже, затем оказалась в Бельгии, где натурализовалась (она и до сих пор живет в Париже с бельгийским паспортом); продолжала образование в брюссельском католическом монастыре Берлеймон (1925-26), позже посещала протестантскую Школу социального обеспечения в Париже и Коллеж-де-Франс. В 1932 году она становится корреспондентом брюссельской вечёрки Ле-Суар в Польше и Прибалтике, в 1940 году, с началом войны, работает сестрой милосердия во французском госпитале. С первого дня оккупации Шаховская устанавливает контакты с Сопротивлением; с сентября 1940 года, после допроса в Гестапо, живет под полицейским надзором, а в следующем году уходит в свободную зону, где уже прямо вступает в ряды Сопротивления. Спустя несколько месяцев, через Испанию и Португалию, Шаховская добирается до Великобритании. С начала 1942 года по апрель 1945 она возглавляет в Лондоне Французское информационное агентство (размещавшееся на знаменитой Флит-стрит, некогда — средоточии редакций всех крупнейших британских газет). После войны, в качестве корреспондента, Шаховская присутствует на Нюрнбергском процессе. В своей Краткой биографии (совсем краткой, в одну страницу) она пишет о себе в третьем лице:
| «Подлинная свидетельница своего века, Зинаида Шаховская вела подвижной и разнообразный образ жизни. Была она и в Экваториальной Африке, знает все европейские страны, побывала в США, в Мексике, Канаде…» |
Тогда же она начинает писать и публиковать свою французскую прозу, работает на французском радио, входит в руководство Международной федерации киноархивов (FIAF).
О том, что она — русская, Шаховская не забывает ни на минуту. В 1956 году судьба привела ее на родину. Ее муж, С. С. Малевский-Малевич, был назначен первым секретарем бельгийского посольства в Москве. Шаховская поехала с ним — и потеряла родину окончательно. Не только город и люди были другими (чужими): изменился подмосковный и среднерусский пейзаж. Впоследствии Шаховская искала и находила уголки родной природы в Литве.
Но оставалась духовная родина, за которую еще стоило сражаться. С 1964 года Шаховская работает на французском радио (ORTF): рассказывает советским гражданам о французской культуре. В 1968 году она становится главным редактором парижской газеты Русская мысль и остаётся в этой должности 10 лет. Это были важные годы: годы встречи первой и третьей русских эмиграций. Еще были живы люди, сложившиеся в старой России, среди них такие как Владимир Вейдле и Георгий Адамович. Взаимопонимание между новыми и старыми русскими достигалось непросто. Тем, кто слышал Вертинского (не говоря уж о Шаляпине), был смешон и неприятен Высоцкий. Тем, кто прошел ГУЛАГ, казались ненужными Ходасевич, Георгий Иванов, Борис Зайцев, поначалу даже и Набоков. Свести русских двух непохожих эпох в одном печатном органе выпало на долю Зинаиды Шаховской. Разумеется, упреки сыпались на нее с обеих сторон, но иного и быть не могло.
Как русский писатель Шаховская опубликовала три сборника стихов: Уход (1934), Дорога (1935) и Перед сном (1970), а также книги Отражения (о русских зарубежных писателях, 1978), Рассказы, статьи, стихи (1978) и В поисках Набокова (1979). Каждая из них теперь — библиографическая редкость. В новой неподцензурной России, как известно, возникла мода на русское зарубежье, что-то перепечатывается в периодике (Юность, Новый мир, Наше наследие, Наш современник, Север), что-то переиздаётся без ведома и согласия автора, не говоря уже о гонорарах, — но мода эта явно идёт на спад, если не вовсе кончилась. Некоторые из французских книг Шаховской тоже сейчас переводятся, и тоже пиратским образом, без спросу. Они, надо сказать, переведены на многие языки; на русский — переводятся с опозданием.
Никто не станет утверждать, что Шаховская принадлежит к первому ряду русской литературы или хотя бы литературы русского зарубежья. Меньше всего этого хотела бы она сама. В предисловии к своей краткой (неопубликованной) автобиографии она пишет о себе (в третьем лице):
| «Зинаида Шаховская определяет свое место среди авторов современия [sic], главным образом, как объективный свидетель событий и знаменитых и малознаменитых их участников. Зинаида Шаховская будет признательна тем, кто примет во внимание это замечание, когда будет упоминать о ее деятельности и работах…» |
Да, русский слог Шаховской — совсем не вершина русской стилистики (и находка для литературных снобов, не упускающих случая сказать, что старики-то, мол, не летают), — но если отправляться от рекомендации самой писательницы, то оценку ей мы вынуждены будем произнести совсем другую. Свободная от всех наших литературных пиететов, условностей и суеверий (равно и советских, и русских), стоящая на самой грани двух миров (но всё же ближе к Западу, чем к России), вообще — свободная в высоком смысле этого слова, — Шаховская на все смотрела открытыми глазами, все пропустила через себя — и оставила нам такие слова и свидетельства, каких другие не оставили. Вот, например, отрывок из ее воспоминаний о Георгии Адамовиче:
| «Говорил Г. В. очень хорошо, без всяких шпаргалок и умно. В частности, на вечере, посвященном памяти Анны Ахматовой, я очень оценила, прямо сказать, его мужество, когда он, говоря о поэте, который ему был дорог, посмел восстать против презрения Анны Ахматовой к эмиграции. Мы здесь никогда не упрекали ее за стихи Сталину — она нас упрекала за то, что мы избежали необходимости поклонения тирану. Да и для многих из нас упрек, что в последней войне мы находились «под защитой чуждых крыл», был необоснован. Кое-кто из нас по мере сил был в числе «чуждых крыл», охраняющих других, и из горящих городов мы никуда не эвакуировались. Сказать об этом было надо, но трудно. Это сделал Георгий Адамович…» |
Полная самостоятельность — вот главное достоинство сочинений Шаховской. Оно остается достоинством даже и тогда, когда писательница (на наш взгляд) ошибается. Да и то сказать: человек, проживший такую жизнь, может, пожалуй, не стыдиться некоторых своих пустяковых ошибок, — любая из них с лихвой искупается той правдой, которую Шаховская до нас донесла.
Портрет Шаховской будет неполным, если не сказать, что она — глубоко верующий человек и что православие никогда не носило у нее воинственного характера теперешних новообращенцев, никогда ни в малейшей степени не соседствовало с ксенофобией.
Одну мысль (не новую — но что на свете ново?), вынесенную мною из письма Зинаиды Алексеевны ко мне от 13 декабря 1982 года, я всегда помню и люблю повторять: «для старости храбрости надо гораздо больше чем для военных подвигов…»
10 сентября 1996,
Боремвуд, Хартфордшир;
помещено в сеть 2015
в радиожурнале Юрия Колкера ПАРАДИГМА №70 на волнах РУССКОЙ СЛУЖБЫ БИ-БИ-СИ, Лондон, 10-13 сентября 1996.
НЕЗАВИСИМАЯ РУССКАЯ ГАЗЕТА (Лондон), сентябрь 1996 (под псевдонимом Никифор Оксеншерна).
газета ГОРИЗОНТ (Денвер, Колорадо), №81, 30 сентября 1998 (под псевдонимом Никифор Оксеншерна).
журнал КОЛОКОЛ (Лондон), №2, 2002, с дополнениями, под названием Свидетель падшей славы.
