Юрий Колкер

Я сохраняю назва­ние, под ко­то­рым эта книга из­вест­на в ле­нин­град­ском сам­издате. По­мимо субъ­ектив­ных, оно, я на­деюсь, удер­жи­ва­ет и не­ко­то­рые объ­ектив­ные черты эпохи послед­них ил­люзий. Все со­став­ля­ю­щие книгу стихо­творе­ния на­писа­ны в Ле­нин­граде. Не­кото­рые из них, еще до моего выезда в 1984, были без моего ведома опуб­лико­ваны в журналах Кон­ти­нент (Париж) и Кинор (Тель-Авив) и в га­зете Рус­ская Мысль (Париж); не­ко­торые — с моего со­гласия — в сбор­нике Wiener Slawistischer Almanach и ле­нин­град­ском ма­шино­писном журнале Часы. Поль­зу­ясь случа­ем, я благо­дарю все эти издания.

Ю. К.

14 августа 1985,
Иерусалим.

Вступление 1979 года

Вступление 1975 года

I. СЕТИ

Боратынский

*   *   *

*   *   *

*   *   *

*   *   *

*   *   *

НАРОДОВОЛЕЦ

*   *   *

*   *   *

*   *   *

*   *   *

ИЗ ВАЛЬМАРА АДАМСА

*   *   *

*   *   *

НА СМЕРТЬ ПОЭТА

ПОСЛЕДНЯЯ ЧАЙКА

II. ЖИЗНЬ МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ

А. К.

*   *   *

*   *   *

*   *   *

*   *   *

Этот город, короткий дневник Наших судеб, их честный двойник, Точный слепок, — В кровь, и в пот, и в сознанье проник — И, как спирт неразбавленный, крепок. Этот город… Чуть брезжит звезда, Строчка вкось уползает с листа, Плещет Мойка… Обернёшься назад — от стыда Осыпаются годы, как слойка. Жил не так и писал ты не так, И в себе обманулся, простак. Был ты болен Честолюбием, дел на пятак Совершив, был собою доволен. Где стихи? что ты значишь без них? Даром бродишь, подняв воротник, Зря взволнован: Этот город, твой частный дневник, Не прочитан и не расшифрован. Даром ты подколёсную грязь Месишь: с веком потеряна связь — Вот мученье! А беда, что с тобою стряслась, Неважна, не имеет значенья. 11.05.74

*   *   *

Терпи, поэт-семидесятник, Едва помеченный судьбой, Прямого смысла верный латник, Стяжатель доблести прямой. Ты ценишь точность и усердье И упиваешься трудом, Из неизвестности в бессмертье Воображением ведом. И дружно в будничную лямку Впрягаясь с музой иногда, Въезжаешь в пасмурную рамку — В семидесятые года. Тут всё твое предназначенье: Подруги старенький халат И городской звезды свеченье, Звезды прилежной, в сорок ватт. В сетях условного рефлекса, Где привкус денег, дом, семья, Прямая выжимка из текста — Физиономия твоя. Авторизованы названья Тех улиц, где тебе жилось. Что в них застряло? сень призванья? Нет, скука, холодок и злость. Живи же, с крохотною меткой Судьбы, как с родинкой личнóй, Под разночинной этикеткой, Привычной жизнью мелочнóй. 31.08.76

*   *   *

Летучих ямбов череда, Без паузы, без остановки, — Твои удача и беда, Твои намётки и обновки. Беда, постромки натянув, Со звонкой рифмой скачет, скачет, Возница разевает клюв, И счастье ничего не значит. И самый стих, как звонкий ключ, Как ключ от немоты — утерян, И воздух влажен и колюч, И сон летуч, и бог похерен. 1974

НАД НЕВОЮ

1 Полусвет-полутьма наших северных дней От Невы в недалёком соседстве — Сколько ветра и слякоти, вод и камней, Сколько горечи в этом наследстве! Это наша судьба, обмануться нельзя… Виден дворик из кухонной фортки, По октябрьскому льду ты ступаешь, скользя, Оглянувшись, минуешь задворки. Разве не был я счастлив, и ты не была, Разве помнишь о прожитом часе, Если воды и камни, стихи и дела, Всё — судьбы неразрывные связи? 19.10.73

2

Бледная моя петербуржа́нка! Осеняют твой недолгий век Счастья невесёлого изнанка, Холод, одиночество и снег. Что-то мы поделаем с тобою Здесь, над застывающей водой, С болью подступающей, тупою, С памятью чугунною, витой? Хлюпающей кашицей покрыта, Набережная пустым-пуста. Что еще нашепчет нам Киприда Ночью у Литейного моста? 21.10.73

3

Где граница блаженства и муки, На октябрьском сыром сквозняке, Я стою над водою, в разлуке, Со снежком невеселым в руке. Не спасает вниманье к предметам От озноба, сознанье сквозит, И фонарь склеротическим светом Пробирает, и снег моросит… Так нечаянно тронутый клавиш Провоцирует стыд и испуг: Звук царапнул — но как озаглавишь Этот сердце царапнувший звук? 22.10.73

4

Ты утру наступающему рад. Полутемно, пустынен Летний сад, Туман с Невы навеян, И мостик Прачечный горбат… Поэзии питательный субстрат В морозном воздухе рассеян. Тревожит он тебя и веселит. Он здесь нарочно для тебя разлит. Ты одинок — и праздник В твоей душе, предчувствующей стих, Как будто тайн творения святых Ты новоизбранный причастник. 29.10.73

*   *   *

Всё повторится. Повторяется Всё: узнаётся без труда И с прежним опытом сверяется Твоя неяркая звезда. Всё повторится в мире, скованном Оцепенением людским, В твоём раю запатентованном, Под утлым небом городским. И уж не с тем ли чайка мечется Над человеческим жильём, Чтоб мог порыв вочеловечиться В ничтожном опыте моём? Но лишь у мысли — птичьи навыки: Сама собой увлечена, В Афинах, Риме и Рейкьявике Равно прокормится она. 24.10.72

В ДОЖДЬ,
НА ПРОСПЕКТЕ СМИРНОВА

Вечер пасмурный, вкус неудачи На губах, нерешенной задачи Вкус — горчинка, маслина, миндаль. Длится пауза. Тянется запах Тополей. Просит веточек слабых Ветер. Чахнет апрельская даль. Дождик, лей! Я ничуть не тоскую, Счастлив я, не мечтаю другую Взять на ярмарке судеб судьбу, Не тянусь я к удачливой музе: Со своею бедняжкой в союзе На своем выезжаю горбу. Дождик, лей! Мы зальем невезенье. Я уверен: найдется спасенье. Ты, мой ангел, присядь на диван, Мы отложим на пятницу стирку, Перепишем стихи под копирку — Пусть прочтет их журнальный болван. От обид и душевных капканов Нас спасает смещение планов: Дождик, веточка тополя, Рим С Колизеем, лазурные воды… Здесь, на Выборгской, долгие годы Мы о счастьи с тобой говорим. Тяжек дар притяженья земного. Рев машин над проспектом Смирнова, Зелень в кадке, цветы на окне, — Все, что выхватит взгляд наудачу, Приземляет мою неудачу — Тяжелей, но спокойнее мне. Неудача — моя, не чужая. Счастлив я! Дождик льет, утешая Нас, — нам в пору его утешать. Сколько радости! Дождик, растенья, Приглушенного слова рожденье — Вот оно начинает дышать. Сколько радости! Милое слово! Ничего мне не помнится злого. Лист газетный под локтем хорош: Вот усач лейтенант возле танка, Рядом — пляж, где хохочет смуглянка, И малыш на китайца похож. Всё вокруг происходит недаром. Вот, в халатике сестрином, старом, Ты, мой ангел, и том Куприна На коленях… Как слышен на пятом Рев моторов! На склоне покатом Влажной крыши — антенна видна. Но пора. Ты, усач в гимнастерке, Ты, антенна, застрявшая в фортке, Ты, кадушка со щучьим хвостом, Побережья манящая ласка, Дождик, всхлипы машинного лязга, Куприна лениздатовский том, Все участники прочного счастья, Все, кто в нём принимает участье, Раньше всех — неудача моя, — До свиданья! До встречи. Такая Нам судьба. Ты одна, дорогая, Ты, мой ангел, послушай меня… 1973

*   *   *

Время припустило без оглядки. Пятницы мелькают, точно пятки. Не успеешь дух перевести — Тут суббота: пол хозяйка просит Натереть; косясь, ведро выносит. Глажка, стирка. Месяц позади. Выстраданы дни — и тем отрадны. Путеводной нитью Ариадны Вьётся жизнь — и так всегда вилась: В строчках путалась, узлы давала, За сучки и руки задевала. Тощ клубок, а не перевелась. Ладно! Только бы не дать слабинку, Не свернуть, не потерять тропинку, Только б честь на часть не променять, Быть с тобою рядом, быть собою, Осеняясь нежностью слепою Жить — и рук подольше не разнять. 1973

*   *   *

Невнятное и в знаках водяных На стеклах утро проступает. Полубезумный, шевельнётся стих Впотьмах — и убегает. Бежит, как сон, покинувший постель, Струясь и тая, В декабрьский полумрак, где слякоть и метель, Перерастая. Беги, беги! На свете нет жилья Тебе, нет муки Мне, только правда лёгкая твоя Да сень разлуки. Беги, не объясняя ничего, Не ставя точки. Ты хрупок, как живое существо, Как миг отсрочки. 19.12.75

*   *   *

У Фонтанки, в Косом переулке, Где виднеется Прачечный мост И кружит, точно пес на прогулке, Городской заплутавший норд-ост; Где вопросы твои назывные, Из тумана сгущаясь, звучат, — Чьи, скажи мне, звучат позывные, Облака кучевые висят? Впрочем, нет переулка Косого. Как он назван? Припомнить нет сил. Ветерка, сквозняка назывного, Путеводного этого зова Нет… и дико подумать: он был! 1976

ПАМЯТИ АНТИФАШИСТА

Его могила на чужбине, А книжек нету и в помине. Он жадно родину любил — За то и проклят ею был. Смотри, и мы его забудем! Он странный свет оставил людям: Багровый, зыбкий и косой, Сквозь нас идущий полосой. И стали мы при этом свете Не те, что были: мы в ответе За всё — от кнопки на столе И до заклепки на стволе. Был крут его неверный гений, Любил язык сопоставлений, Внезапных выпадов игла Поэту свойственна была. Мы разочтемся с ним, как сможем: Его по полочкам разложим, Кивнем, не согласимся с ним, Его ошибки объясним… Состав его высокой страсти Разъяв на каверзные части, Его нездешнее прости Держу, как зернышко в горсти. 25.11.72

КОНФОРМИСТ

Живи (судьба твоя такая) Не разжимая кулаков, По именам не называя Твоих друзей, твоих врагов, Приберегая каламбуры, Чужой подхватывай мотив, С дельцами от литературы Будь дружелюбен и учтив. Да-да, судьба твоя такая — И, к слову, выбор твой таков — Живи, подонкам потакая, Не обижая дураков, Терпи с личиной интереса, Когда однажды, в свой черед, Немолодая поэтесса В тебе участие возьмет, Свою начитанность, к тому же, Не смей выказывать при них. Судьба не лучше и не хуже И не подлее остальных. 25.11.72

*   *   *

Семидесятые, прокля́тые… Здесь ласточка не вьёт гнезда: Погибли существа крылатые От ужаса и от стыда. Самодовольные, смердящие… Пустоты, затхлость и застой. Что делать музе в этом ящике? Как выжить честности простой? Как солнечной скупою ласкою Согреться веточке живой В соседстве с желтой, типографскою, Коричневеющей листвой? Всё ж мученица из Елабуги Хоть в том счастливей нас была, Что этих дней цвета и запахи Прозрев, до них не дожила. 13.04.78

ВОСЬМИСТИШИЯ

1 Да, он идет в пространства и пустоты, Где зло пластом нетронутым лежит, И для него достаточно работы… Идет с надеждой: разум победит! И молод он. Любой судьбы экзамен Он выдержит, не веря до поры, Что он в ловушке: философский камень Не хуже прочих точит топоры. 4.11.72

2

Скрижали пошли на щебенку: Мешали резвиться ребенку. Нашлось развлеченье уму. Пришлось потрудиться ему. Теперь, собирая каменья, Взрослея от недоуменья, Он вечному хочет служить. Бог помощь! Но как их сложить? 1972

3

Тупое, земноводное житье, Бестелое, бесполое столетье, По узкой морде хлестанное плетью За песье послушание свое! Люблю тебя за твой язык бесполый, Мой земноводный век, за твой язык Закушенный, от подлости тяжелый, — Уже люблю, уже совсем привык… 14.02.72

4

Был прав поэт: не взять умом, Не заглянуть в глаза Стране, помеченной клеймом, И знать ее — нельзя. Оставь надежду, робинзон, И отложи тетрадь: Россию, как кошмарный сон, Нельзя пересказать. 15.04.75

5

Век мой, купленный дёшево! Злую память любя, Всё, что знаю хорошего, — Ненавидеть тебя! С малолетства до старости Уступая татьбе, Ничего, кроме ярости, Не оставлю тебе. 19.02.72

6

ДЕВЯТОЕ МАЯ

Что-то тянет меня на Таймыр, На Ямал, где позёмка крутится — Прочь от северных ваших пальмир И от вас, сволочей, закатиться. Хоть люблю коммунальный сортир, Всё же тянет меня отлучиться, В тишине переждать этот пир И свободно во мхи помочиться. 9-10 мая 1975

7

Когда-нибудь скотства не будет. Я верю, что люди — не скот. Мы схлынем, нас время осудит, И новое племя взойдёт. Кошмар промелькнет скоротечно, Рассеется, точно во сне. Я верю, что скотство не вечно. Поверит ли кто-нибудь мне? 4.11.72

8

Ничему удивляться не надо В зоопарке великих идей. Вся надежда — отбиться от стада, Чтобы выжить среди нелюдей. Кровью смочена, желчью и водкой Наша жизнь — оттого и смердит. Чингисхан, победитель с бородкой, Ухмыляясь, с портретов глядит. 1976

9

Для вас еще настанет время Читать, умнеть и жизнь любить, А он меж вами будет темя Чесать, лысеть и зло копить. Когда ваш смертник зло накопит И жизнь людскую проклянет, Он вашу истину утопит И музу честную лягнет. 16.05.75

10

Напрасно трудился Фадеев, Друзей упекая в тылы, И, мокрое дело затеяв, Чесал Маяковский мослы — Не хочет поверить читатель, Что в нашей блаженной стране Писатель — звучит как предатель, Поэт — как предатель вдвойне. 11.02.74

11

Я проклинаю родину мою, Мне трижды изменившую отчизну, Любовь и труд, родителей, семью, Друзей и хлеба дешевизну. Я проклинаю этот жёлтый дом — Ваш красный дом, оплот социализма. Плодитесь в нём и подыхайте в нём В ярме, с клеймом идиотизма. 24.01.75

12

Отдать, когда б она не вся, Полжизни — за перо, Отдать бы вечность, да нельзя, И совесть, да старо. Рассудок мой, что оскудел, Предчувствуя тюрьму, Я отдал бы, когда б владел, И было бы, кому. 17.05.75

*   *   *

Три воды обегают вокруг островка, Друг от дружки родясь чередой, И Лебяжья канавка, мелка и узка, Протянулась четвертой водой. Три строки набегают, четвертой строкой Замыкаясь в единстве своем. Три беды возникают, с протокой-тоской Образуя один водоем. Три беды вытекают одна из другой, И торопится внучка-река Нас волною настичь, обогнуть и петлей Захлестнуть, чтоб умолкла строка. 1.11.74

*   *   *

От пошлости и ты не спрячешься — Пьешь, учишься или дурачишься. Перешибет латынь и греческий Фантом ее нечеловеческий. Она повсюду — эта властная Физиономия скуластая… Анкетными я сыт романсами, Газетными протуберанцами. В моей душе, как тема встречная, Свербит ее основа вечная. Я — капелька твоей надменности, Блюстительница современности! 5.07.72

НА ЛИТЕЙНОМ

Эта осень страшна. Город влажен и мглист. Ночи сделались долги. На работу спешит запоздалый гебист, Вылезая из волги. Ты плетёшься на службу в отцовском пальто, Набухающем влагой. Кто разделит с тобой твою ношу? Никто. Поделись хоть с бумагой. Не скупясь, безысходностью с ней поделись, Правоты своей узник. Этот желтый, дешевый, тетрадочный лист — Твой последний союзник. 2.12.77

ПАМЯТНИК

И я, неведомый пиита, Вослед пиита знаменита… Я памятник воздвиг, от века небывалый, Но не скажу — себе, скрывая торжество. Не то что пирамид, а нет былинки малой, Упрятанной от глаз надежнее его. Умру я весь, дотла. Пусть смерть намек изгладит Об имени моем из памяти людской, — В ней, гордый внук славян, я, твой еврейский прадед, Равенство предвкушал, свободу и покой. Слух обо мне заглох в подвалах на Шпалерной. Я не шутя любил мой безъязыкий век, И Бога лишь о том молил нелицемерно, Чтоб знать меня не знал латыш или узбек. И я не льстился тем, что, времени в угоду, Фелицу не воспел, на стогны звать дерзнул, — Любезнее всего я тем служил народу, Что пальцем для свобод его не шевельнул. Вот, муза, мой итог: твой пасынок счастливый, Я прожил эту жизнь и принял эту смерть И, верю, заслужил награды справедливой: Мою строку со мной верни в родную твердь. 6.12.77

*   *   *

Плачь, мой город, я был тебе сыном. Да, не лучшим, но всё-таки был. По дворам твоим и магазинам, Вдоль каналов и речек бродил. Жил надеждой, просвета не видя, Ждал успеха, обиды терпя. Я вживался в тебя, ненавидя, Проклиная, но втайне — любя. Ты, неслыханным прошлым украшен, С бутафорскою честью в уме, До чего же спесив ты и страшен, Полупьяный, в словесном дерьме. Ты, эклектик, культурой ошпарен И стихом захлебнулся, хрипя. Да, ты немец, но втайне — татарин. Отвяжись, ненавижу тебя. Двести лет надышаться не можем, Дышим смрадом болот и тюрьмы. Над гранитным твердеющим ложем — Желтый пар петербургской зимы. 29.08.77

МОНОЛОГИ ОБРЕЧЕННОГО

1 Друг мой, неси эту муку сама, Я неспособен, сдаюсь. Слабость и ненависть сводят с ума — Вот мой священный союз. Знаю, ты слабость любила во мне (ненависть — новый дружок). Страх земноводный ползёт по спине, Дрожь, идиотский смешок. Думай что знаешь, люби не люби, Только сними эту боль, От накопленья железа в крови, Хочешь не хочешь, уволь. Жалко, что жалостен твой идиот, Жалко, что бьёт его дрожь. Волчья позёмка метёт и метёт, Сгинем — следов не найдёшь. 1976

2

…Поэзия, тебе служить Хотел я жизнью всей — Но жизни нет, и нечем жить, И нет к тебе путей. Покой, твоих прозрачных вод Взыскал так рано я — Но нет тебя, разрушен грот, Отравлена струя. Смерть, я тебя не стал бы звать В мои былые дни, Но не на кого уповать — Хоть ты не обмани. 7.12.77

*   *   *

Еще потеряно не всё, Еще звезда не закатилась, Еще вертится колесо — Штурвал судьбы, господня милость. Еще не сглазили слова Литературные подонки, Еще душа твоя жива И стоит больше селезенки. 1.04.75

---

III. ПОПЫТКА РЕВНОСТИ

И с отвращением читая жизнь мою, Я трепещу и проклинаю, И горько жалуюсь, и горько слезы лью, Но строк печальных не смываю.

Пушкин

*   *   *

Когда уходит та, кого любил, На свете ничего не происходит. Над крышами восходит хор светил. Покинутый вбирает млечный пыл, Глядит на Орион, глаза отводит, И думает: я был… я тоже был… 1969–14.04.2002

*   *   *

Как помертвел, переменился мир! Закончен мой литературный пир. Зачем он был? Его я проклинаю, И с ним — себя. И чем я жив, не знаю. Будь проклят, поэтический запой! Я душу чудом уберег с тобой. Душа спала, когда стихи писались — И совести как будто не касались. Зато теперь мне проще умереть, Чем в прошлое внимательно смотреть, Но не смотреть нельзя: кусочек смерти — В тебе, во мне, в потерянном конверте… Твои силки, наперсница моя! Что ненависть? Нелепая статья. Не спать, не есть — что толку ненавидеть Себя? — Мне этой пасти не насытить. Гляди, Левиафан! Твой взгляд остер. Поблажкою почел бы я костер. Ты, зверь минувшего! глотни — вот пытка Тысячелетней выдержки напитка… 1970–1985

*   *   *

Ничто в толпе наставших дней Минувшего не заслоняет. Всё нестерпимей, всё ясней Черты былого проступают. Всё — от снимания чулок До паузы, до сигареты — Я вижу… Алигьери, где ты? Твой ад не страшен, ужас плох. Как эта женщина легка, Легка, стройна, неуязвима… Как эта память далека! Как боль моя невыразима! Не уверяй, что это ты Была: поверить — невозможно. Неряшлива и суматошна Судьба… Не хватит доброты. Я вижу: там, в прорехе дня, Две музы, точно две подруги Стоят, соединили руки И жадно смотрят на меня… 1970–1985

*   *   *

Да, мне позволено, я загляну В комнату эту. Точно знакомой, кровати кивну. Спит он. Спокойному этому сну Рад, пролистаю газету. Следом за мной водянистый рассвет В мутные окна Мирно прольется — на пыльный буфет, Стул, этажерку, и старый паркет Вдруг обнаружит волокна. Время подходит, будильник звонит. Он, просыпаясь, Ищет гантели, на кухню спешит, Плещется, бреется. Чайник кипит, Диктор бубнит, вдохновляясь. Зимние сумерки. Время не ждет. Завтрак окончен. Вижу, как сунув в портфель бутерброд И сигареты, он к двери идет, Ровен и сосредоточен. Я не замечен. Я призрак, я тень В комнате этой. Смерть мне выписывает бюллетень Из любопытства… И ширится день Над петербургскою Летой. 1970–1985

*   *   *

И над вами восходит звезда, Красноватая, древняя: та, Что знавала Евфрат до потопа. Эта тихая ночь до утра — Вам в подарок. Богиня щедра. И под нею вы оба. С желтой ленточкой платье твоё В кресле сложено, рядом бельё, Лифчик ты расстегнула. Вот присела, вот тень к потолку Потянулась, рука — к ночнику, И чулок сполз со стула. Торопитесь! Как ночь коротка! Как худеет, трепещет рука… Коротко одеяльце. Зябнешь ты, дрожь не можешь унять — И забыла мой камешек снять С безымянного пальца. 1970–1985

*   *   *

В те дни мы не знали цены Любви, мы не знали струны, Звучащей свободно и живо — И брали аккорды фальшиво. Закрыта была на замок Душа, даже Тютчев не мог В нее заглянуть без боязни. И совесть была безучастней. Ты, гордость, — вода в решете: Криклива, глуха к доброте, Слепа, красоты не заметишь, Презреньем на кротость ответишь. Ты, молодость, тем хороша, Что быстро проходишь. Душа Скудеет в бездумных порывах И счетах твоих торопливых. 1973

*   *   *

Эгоистична верная любовь, Эгоистичны самоотверженье И нежность… Что за странное движенье В душе подсматривает злая кровь! Спроси себя: за что меня любить? И нет ответа, я ведь знаю. Не любит воду тот, кто хочет пить. Но что мне эта истина сквозная! 1973

*   *   *

Ты улыбаешься не мне На полувнятном снимке, По голень в ласковой волне, Вся в отблесках и дымке. Так по-девчоночьи стройна В купальнике дешевом, Ты загорела, ты полна Таинственным и новым. Всё, чем прекрасен этот мир В венце неповторимом, Вобрал пылающий эфир Твоих небес над Крымом. Всё, чем ужасна жизнь моя Под этим небосводом, И рядом не поставлю я С тем судьбоносным годом. Души пропащей не спасут Ни четьи, ни минеи. Ни смертный час, ни страшный суд Не будут мне страшнее. Тот, кто наводит объектив, Заворожен тобою, Давно уж мертв, а если жив, То обойден судьбою. А кто насытил пустоту Любовью изначальной, Подменит мне улыбку ту Усмешкой этернальной. Всё можно высветлить, назвать И тем заклясть ошибки, Но не переадресовать Счастливой той улыбки. 1969–31.08.2001

*   *   *

Она, как низменный порок, Меня гнетёт и убивает. Кто ж знал, что боль такой бывает? А, что б ее… Какой урок! Она умрет, когда умру Я, злою памятью раздавлен, Где, сладким ядом слов отравлен, Жил, с отвращением к перу; Где даже ненависть к себе Ничуть не искупает боли, Где нечем жить, где нету воли И нету стимула к борьбе. Кренится твердь, уходит вбок, Слышно подземное движенье — Я вижу смысла изверженье, От гибели на волосок. А жизнь моя и смерть моя, Полуобнявшись, как подруги, Стоят, соединили руки — И жадно смотрят на меня. 1970–1985

*   *   *

Сирокко, мистраль, урикан, суховей, Бандиты-ветра благородных кровей, Не мешкайте, станьте подспорьем Над горем, над ласковым горем. Пусть черное горе качает ладью, Фелуку убогую, муку мою. Раскинулось горе широко. Над ним куролесит сирокко. Ты, Брут Пиренеев, товарищ мистраль, Мне в сердце вонзаешь стальную спираль. Ты — смерти недолгой податель. Спасибо за помощь, приятель. Как ловко пловцу ты расставил капкан, Карибский пират, островной урикан. Бушует бескрайнее горе. На дыбу ведет Лукоморье. Заносчивый пахарь каспийских пустынь, Мети, суховей, не устань, не остынь. Что делаешь, делай скорее. Нам вместе качаться на рее. 1970 — май 2002

*   *   *

Держать в объятьях одну, а любить другую — Ты этому учишь нас, чародей и плут? Нет, только одну люблю и одну ревную И только ради одной задержался тут. Немеркнущие в душе берегу я снимки: Вот здесь она моя, а здесь не моя. Вот невский берег, Таврида в закатной дымке, А вот грядущие берега и края. Со всеми, кому она открыла объятья, Я в кровном родстве. Отстать от них не могу. Одной дорогой идут Арджуна и братья — И бога вместе встречают на берегу. Вернее термодинамики не бывает: Любовь питается ревностью — и сыта, Лишь влага в стакане явственно убывает. Проста игра твоя, Господи. Жизнь проста. 1970 — июль 2001

*   *   *

Вживаюсь в новый облик твой, А тот, невозвратимый, Плывет, оплаканный листвой, Над пляжами, над мостовой, И утро полнит синевой Утраченную тень любимой. Что ж, буду впредь любить двоих: И ту, что удержала тело Для новых горестей земных И диких вывертов моих, И ту, что отлетела. Силен классический сюжет. Вторично в недра ходу нет. Кого б ни вывел он из штолен, Не может уберечь трофей Несостоявшийся Орфей, Бессилен и безволен. И тень плывет по склону, вниз, Туда, где дремлет кипарис Знаменьем вечности и веры, И дальше, по волнам, за мыс, В морскую ширь, на Симеиз, Под сердоликовый карниз Пещеры. 1970, 12.10.2001

(Т. К. о Послесловии, 1979)

---

1970-1978,
Ленинград,
помещено в сеть 2 февраля 2002

отдельным изданием:
Юрий Колкер. ПОСЛЕСЛОВИЕ, Иерусалим, 1985.

в книге:
Юрий Колкер. СОСРЕДОТОЧИМСЯ НА НЕСОМНЕННОМ. Избранные стихи, СПб, 2006.

Юрий Колкер