Юрий Колкер: ПЕРЕПИСКА С ПАВЛОМ АНТОКОЛЬСКИМ, 1973

Юрий Колкер

ПЕРЕПИСКА С ПАВЛОМ АНТОКОЛЬСКИМ

(1973)

Кажется, именно Павлу Антокольскому русская поэзия обязана ещё одной рифмой к слову солнце, солнечной и атомной, по представлениям XX века — почти точной:

Было ж солнце, как солнце,
И луна, как луна.
Ни плутоний, ни стронций
Не тревожили сна.

Я услышал эти стихи в ленинградском дворце пионеров, в поэтическом семинаре Н. И. Грудининой, которая знакомила нас, школьников, завороженных рифмой, с творчеством Антокольского; услышал и запомнил на всю жизнь… Может быть, не безупречно запомнил; в книге я этих строк так и не прочёл, в последующие годы в Антокольского не заглядывал.

Грудинина читала из Антокольского, перелистывая страницы солидного тома в тканевом переплёте с твёрдой обложкой и перемежая чтение комментариями.

— Поэма Антокольского Сын, — сказала она среди прочего, — побудила некоторых из нас, — тут она перечислила ничего не значившие для меня фамилии авторов ее поколения, — стать профессиональными поэтами.

Мы, желторотые сочинители, слушали наставницу в царских покоях, в бельэтаже Аничкова дворца, за длинным, резным, красного дерева, столом с забранной зелёным сукном серединой. При чтении Грудинина курила толстые папиросы, а безобразные, смятые окурки неряшливо складывала на бумажку слева от книги — и прямо передо мною, отчего на меня волнами накатывала тошнота. По сей день вижу пепел на дворцовом сукне и не могу побороть отвращения. Поэма Антокольского мне тогда не понравилась, показалась какой-то слишком советской. Комментарии Грудининой тоже были не в моем духе. Ее слова «стать поэтами», да еще «профессиональными», показались мне дикостью; как это: писать стихи — и не считать поэзию содержанием всей твоей жизни?!

Имя Антокольского, звонкое и поэтическое, я тоже крепко запомнил. Поэма отдавала нехотя усвоенным большевизмом, но сам-то Антокольский — в этом была его главная для меня притягательная сила — захватил в свои юные годы, а значит, и представлял в нашей убогой провинциальной Совдепии не что-нибудь, а Русскую Литературу. Понятно, эти формулировки пришли потом; тогда я только чуял неладное, не понимал, что страна советов — глухая провинция, окраина цивилизованного мира. Не вполне понимал и то, чем влечёт меня Антокольский, а вместе с тем чувствовал: он уже классик, он уже причислен к сонму избранных, к лику святых. Это и осталось в подсознании подростка, — дело извинительное.

Подсознание сработало и в 1973 году. Предположительно взрослым, на самом же деле всё ещё зелёным юнцом (взрослели в ту пору катастрофически медленно), я в письме обращаюсь к Антокольскому с умопомрачительным, уродливым советским словечком глубокоуважаемый (а не просто уважаемый, как в тот же день и по той же нужде в письме к советскому поэту Межирову). Стыжусь, а не отрекаюсь: было. Отчасти тут еще сработала инерция: тем же словечком, но уж там-то совершенно обязательным, я начал моё письмо к советскому литературному сатрапу Борису Полевому.

Ко всем трём названным я обращаюсь небескорыстно, по делу: в надежде получить протекцию, — и, конечно, ни от кого ничего не получаю. Стыжусь ли этого? Не очень. Частичную ответственность перелагаю на доброхота, подсказавшего мне этот ложный шаг: на В. В. Афанасьева, сотрудника московского антисемитского издательства Молодая гвардия, почему-то кинувшегося мне помогать. Не до конца стыжусь потому, что я обращаюсь всё-таки к писателям, пусть и в очень разной степени заслужившим это имя. В 1973 году советский режим я презираю вполне, но выхода из него не вижу, жить без стихов не могу, всеми силами стараюсь пробиться в печать и тоже стать писателем, советским писателем. Но если положить дело под микроскоп, то стыд всё-таки тут: я отступаюсь от моего коренного принципа нигде ни в чём не искать протекции у сильных мира сего, всюду всего добиваться своими силами. Этого отступничества — стыжусь.

Испытываю неловкость и от моей цветистой, прямо-таки рококошной вежливости в этих письмах, но документ есть документ, и деваться некуда, таков уж я был в годы моего запоздалого литературного становления, моего недолгого и неуклюжего конформизма. Приискать апологетику было бы нехитро и здесь; например, такую: подчеркнутой вежливостью мы обыкновенно отгораживаемся от чужих; такая вежливость — двухпроцентный раствор лицемерия, созданный цивилизацией как раз для этого: чтобы отгораживаться и, тем самым, облегчать отступление. Человеческая улыбка, неизвестная в животном мире, той же природы.

Остаётся добавить, что из этих трёх в очень разной степени советских писателей, к которым я, с подсказки Афанасьева, обращаюсь по нужде в 1973 году, — Антокольский был мне тогда, при всём только что сказанном, наиболее близок, наименее чужд.

Ю. К.

30–31 июля 2014,
Боремвуд, Хартфордшир

КАРТА ПЕРЕПИСКИ

от ЮК 05.09.1973 от Антокольского 13.09.1973
от ЮК 14.09.1973 от Антокольского 10.10.1973
от ЮК 22.10.1973

5 сент 1973, Ленинград

[проспект Смирнова
(Ланское шоссе) 20-1 кв 46,
194219 Ленинград]

[П. Г. Антокольскому:
Москва Г-34,
ул. Щукина 8а кв 38,
119034 Москва]

Глубокоуважаемый Павел Григорьевич!

Заручившись рекомендацией В.Афанасьева («Молодая Гвардия»), обращаюсь к Вам с просьбой просмотреть несколько моих стихотворений.   Виктор Афанасьев был в Ленинграде в этом году, благожелательно отозвался о моей работе и посоветовал обратиться к Вам. Ясно давая себе отчёт в том, как Вы заняты, я всё же решаюсь последовать его совету, так как остро заинтересован в Вашей критике. Публикуюсь я редко. Одна из причин видится мне в полной изоляции и отсутствии квалифицированной помощи. Поэтому я убеждён, что Ваше суждение о моей работе, сколь бы строгим оно ни оказалось, будет иметь решительное влияние на моё будущее.

Конечно, пролистав мою подборку, Вы легко догадаетесь (это отмечал и В.Афанасьев), что у меня есть некоторые основания считать себя Вашим учеником. Впрочем, на это, очевидно, претендуют многие молодые авторы нашего поколения, и само по себе это качество ни о чём не говорит; однако именно оно подкрепляет мою решимость писать Вам.

С настоящим письмом у меня связаны большие надежды. При всём том, как бы ни повернулось дело, Вашим должником остается —

/Ю. И. Колкер/

+++++++++++++++++++++++++++
Ленинград
Смирнова 20-1-46
Юрий Иосифович Колкер


[П. Г. Антокольский:
Москва Г-34,
ул. Щукина 8а кв 38
119034 Москва
13 сентября 1973 (по штемпелю на конверте с датой отправления: 13973)]

[Ю.И. Колкеру:
проспект Смирнова (Ланское шоссе)
20-1 кв 46,
194219 Ленинград]

Уважаемый Юрий Иосифович!

 
Оригинал письма хранится в Центральном го­сударственном архиве литературы и ис­кус­ства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб), Шпалерная ул., 34; коллекция В. В. Рольник, фонд № 394, оп.1, д.№28.

Простите, что отвечаю Вам с опоздание[м] почти в неделю: я и хворал, и занят был, и люди разные были и прочее. Так что только сегодня внимательно прочел Ваши стихи. Они интересны и в целом, в общем, в основном сочинены не зря — за ними стоит личность и судьба.

Но есть в Ваших стихах (в большинстве их) некоторые досадные, если даже не опасные, признаки, о которых я обязан Вам доложить коротко и без недомолвок. Прежде всего это — громоздкая, вредная эрудиция. Например цикл «Фукидид» настолько пере­укомпле[к]тован соб­ствен­ными именами и ге­ографи­че­ски­ми на­зва­ния­ми, что в нем полное от­сутствие воздуха, а читателю нужен кислород.

А где-то, в других стихах мелькают имена Вивальди или Филиппо Липпи, тоже, как чужеродные тела, ничего не прибавляющие, разве что лишний орнамент, «архитектурное излишество».

В конечном счете это признаки дурного вкуса.

Сюда же я отношу, к примеру, такие явления, как «акварельная грусть», «застенчивый фасад», «мизинцем розовым». Впрочем, это стихотворение в целом и главном («атеистический сюжет») по обилию живых реалий — одно из лучших. Правда, «шлёпки» лучше заменить более употребительными в живой речи «тапками».

Стихотворение «Петроград», к сожалению,  
Оригинал письма хранится в Центральном го­сударственном архиве литературы и ис­кус­ства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб), Шпалерная ул., 34; коллекция В. В. Рольник, фонд № 394, оп.1, д.№28. невнятно и невразумительно: каюсь, я так и не понял, что это за мальчишка с огнестрельным оружием, зачем затесался он в стихи, что задумал — убийство или самоубийство [там речь о Леониде Каннегиссере, убившем Свердлова, с внутренней цитатой из его стихов; естественно, стихи невнятны; я рисковал; но, как видно, рисковал мало — если даже Антокольский не понял, не вспомнил]… В таких случаях надо быть ясным до последнего предела, ничего не оставлять за кадром.

Какая хорошая (тем, что живая) строфа:

Нет, я судьбою не обижен,
Пишу стихи, дружу с людьми,
Порой мне голос музы слышен,
Я счастлив, черт меня возьми.

(лучше бы: «я очень счастлив, черт возьми», «черт» и «возьми» нельзя разделять!)

Стихотворение «Здесь прогуливалась история»… по сути дела  
Оригинал письма хранится в Центральном го­сударственном архиве литературы и ис­кус­ства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб), Шпалерная ул., 34; коллекция В. В. Рольник, фонд № 394, оп.1, д.№28. могло бы очень состояться. Но опять мешает, режет глаз и ухо Флоренция! Зачем она на невском берегу? К дьяволу Флоренцию!

Хорошие (опять оттого что живые) стихи о военных фотографиях. «Эдварда» я не понял: его связь с Байроном, нужность такого сопоставления не проявлена: ваш ап[п]арат не сработал, он не наведен на фокус. И наконец — последнее «Дождик на проспекте Смирнова». За одну строчку о журнальном болване Вам простится многое. И вообще это стихотворение настоящее. Но что за чудовищное ударение — «римля́нка»: по русски[sic!]: ри́млянка. Лучше уж «рижанка».

Наконец, последнее. Бросьте, милостивый государь, говорить о себе, как о чьем-то ученике. В искусстве нет учителей и учеников. Меньше всего я могу считать себя Вашим учителем, равно как не могу (да и не хочу) быть учителем кого бы то ни было в нашей поэзии. Все это пережитки другой эпохи, другого отношения к общему нашему делу! Во!

С душевным приветом

[подпись]                      12 сентября 73




6 октября 1973, Л-д.

[Ю. И. Колкер
проспект Смирнова
(Ланское шоссе) 20-1 кв 46,
194219 Ленинград]

[П. Г. Антокольскому:
Москва Г-34,
ул. Щукина 8а кв 38,
119034 Москва]

Глубокоуважаемый Павел Григорьевич!

Искренне благодарю Вас за письмо от 12.09.73 и доброе отношение к моим стихам. Не только похвалы, но и Ваша критика доставили мне глубокое удовлетворение — именно потому, что с Вашими замечаниями нельзя не согласиться. Я хочу возразить Вам только в одном. Вы пишете: «…в стихах мелькают имена Вивальди или Филиппе Липпи … как чужеродные тела, ничего не прибавляющие, разве что лишний орнамент…».   На самом деле для меня эти имена означают нечто большее, это — мировоззренческие символы. В конечном счёте для меня важно противопоставление: Вивальди и Моцарт противопоставляются Бетховену, Филиппо Липпи и Боттичелли — Рафаэлю и Микеланджело, а в поэзии, чтобы не углубляться, Ходасевич — Маяковскому. В своей позиции я не одинок. Другое дело (и здесь я не могу с Вами спорить), что в стихах моя задача мне не удалась.

Ваша доброжелательность поощряет меня вновь обратиться к Вам с просьбой. Вы знаете, каково приходится теперь молодым авторам. В Ленинграде первая книга стихов может пролежать в издательстве десятилетие и более того. Это и моя судьба. Я положительно потерял надежду увидеть когда-либо титульный лист со своим именем. В будущем году я намерен искать счастья в московских издательствах. Могу ли я надеяться на Вашу поддержку? Ваша рецензия могла бы решить дело.

Ещё раз благодарю Вас за участие и прощаюсь. Ваш —

/Ю. Колкер/

194219 Ленинград, пр.Смирнова 20-1-46


[П. Г. Антокольский:
Москва Г-34,
ул. Щукина 8а кв 38
119034 Москва
10.10.73 (по штемпелю на конверте с датой отправления: 101073)]

[Ю. И. Колкеру:
проспект Смирнова (Ланское шоссе)
20-1 кв 46,
194219 Ленинград]

Дорогой Юрий!

 
Оригинал письма хранится в Центральном го­сударственном архиве литературы и ис­кус­ства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб), Шпалерная ул., 34; коллекция В. В. Рольник, фонд № 394, оп.1, д.№28.

Вы наивный чудак и фантазер, если предполагаете, что мое или чье нибудь [sic] еще предстательство может сразу изменить Вашу литературную судьбу в той или другой редакции, московской или ленинградской, это все равно. Чудес не бывает. Волшебные палочки фей отменены у нас давным давно. Да ведь и Вы хорошо знаете, как обстоит дело, какие очереди претендентов стоят годами почти без движения. Внимание к молодым — это фикция. Впрочем, и то сказать, — само количество этих молодых недаром удручает редакторов и прочих кому ведать надлежит. Незачем удивляться, если эти деятели в подавляющем большинстве мало компетентны, а то и совсем ни в ухо, ни в рыло. Но разве среди поэтической молодежи нет таких же олухов? Вот они и находят, как говорится, общий язык между собою, а берут при этом количеством, большинством. Процесс необратимый. Бывают, но редко, эпохи двадцатых годов XIX и XX века.  
Оригинал письма хранится в Центральном го­сударственном архиве литературы и ис­кус­ства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб), Шпалерная ул., 34; коллекция В. В. Рольник, фонд № 394, оп.1, д.№28. Но бывают и другие, когда посредственность берет верх. Это сказывается в новом искусстве. А в поэзии, посколько на первый взгляд, она доступна каждому, научившемуся рифмовать, для посредственности наше время лафа!

С этим трудно мириться даже такому старику, как я [в 1973 году Антокольскому (1896-1978) 77 лет]. Но я не знаю способов каким бороться с таким положением вещей.

Вот отчего, однажды похвалив и этим обнадежив Вас, я на этом вынужден остановиться. Поймите меня правильно. Сказанному в Вашу пользу я не изменяю.

Ваш

[подпись]

10 октября 73


22 октября 1973, Л-д.

[Ю. И. Колкер
проспект Смирнова
(Ланское шоссе) 20-1 кв 46,
194219 Ленинград]

[П. Г. Антокольскому:
Москва Г-34,
ул. Щукина 8а кв 38,
119034 Москва]

Дорогой Павел Григорьевич!

Благодарю Вас за письмо от 10.10.73. Я уже успел раскаяться в своей опрометчивой просьбе. Конечно, я понимаю, что Ваша рецензия на мою книгу не могла бы в корне изменить положение, однако согласитесь, что очень многие из издательского люда отнеслись бы к ней иначе, чем, скажем, к рецензии Межирова или Евтушенки — она могла бы не изменить в корне, а поторопить дело. Но всё это, в конечном счёте, пустяки.   Вашим расположением и Вашей симпатией к моим стихам я дорожу больше, чем дружбой с изобретением Гутенберга. Здесь, кстати, я нахожу ответ и на Вашу реплику о всеобщем засилии версификаторов, среди молодёжи и среди немолодёжи: причастность к поэзии и доброжелательность немногих знатоков приносят большее удовлетворение, чем любые издательские успехи. Версификаторам это чувство незнакомо. Вот Вам и способ борьбы: молчи, скрывайся и таи.

Теперь я хочу проиллюстрировать Ваши слова о господстве посредственности, и, быть может, развеселю Вас. Передо мной тематический план издательства «Наш Современник». Вот что эти люди обещают читателю.

Я с детства знаю партработу
С её главнейшей стороны...

Не правда ли, отчётливо слышна здесь интонация Гаврилиады Ильфа и Петрова?! «Так писал Леонид Чикин в одном из своих стихотворений. Автор восьми (!) поэтических сборников, бывший партработник, он в каждой книжке находит место для стихов о коммунистах, людях всегда идущих впереди.» Вот другой пример.

А в Белоруссии, а в Польше,
А на Днепре, а на Десне
Бил бронебойным бронебойщик
И по зиме, и по весне,

т. е., как я понимаю, бил по чём попало. «Фёдор Сухов — тонкий художник», комментирует издательство. Что и говорить, Вы правы, суровые времена!

Еще раз благодарю Вас за помощь и участие.

Почтительно,

Ваш

/Ю. И. Колкер/


1973
Ленинград // Москва
помещено в сеть 7 октября 2010

Юрий Колкер