В 1971 году я начал рассылать мои стихи по редакциям советских более-или-менее литературных журналов, каковых на всю страну имелось меньше полусотни. На дворе стояла безрассветная и бездыханная брежневская ночь, в человеческом море вокруг — мёртвый штиль, но мне было 25 лет, я был полон сил, писал много — и надеялся выжить. Почему выжить значило пробиться в печать, этот вопрос отлагаем. Не верю в добросовестность тех, кто его ставит. Человек, не затронутый магией гутенбергова пресса, — не писатель.
Два-три раза в месяц я садился за пишущую машинку, выбирал один из 46 журналов моего списка — «от Москвы до самых до окраин» — и нашлёпывал стандартное письмо: «Уважаемая редакция! Посылаю вам несколько новых стихотворений. Буду признателен, если вы напечатаете их на страницах вашего журнала. Всего доброго. Ю. Колкер». Мой девиз был: вода камень точит. Система дряхла. Правая рука не знает, что делает левая. Сбои неизбежны — и я пробьюсь.
Отчасти — при всей серьезности и насущности моих намерений — это была игра, весёлая игра. В 25 лет человек может быть весел и в пустыне. Писалось мне легко, звуки переполняли меня, в классики я не лез, — вот и верил, что «перешибу их», при моей-то плодовитости, при моём весёлом нраве. Получив хамский отказ из какого-нибудь никогда мною не виданного зауральского журнала, я опять садился за машинку. Следующее письмо тоже было стандартным: «Уважаемая редакция! Благодарю вас за доброжелательный отзыв о моей работе. Посылаю несколько новых стихотворений…» И система-таки дала сбой: в 1972 году меня начали печатать.
Так начались и мои отношения с московским журналом Юность. Но я взрослел, неудачи копились, моё общественное положение всё рельефнее обрисовывалось, всё больше налагало на меня ответственности — и в 1972 году моё веселье было уже не прежней пробы, а в 1973 году оно постепенно сменяется раздражением и просто бешенством. Свидетельство этой перемены — два моих последних письма в Юность, одно из которых была направлено не кому-нибудь, а боярину советской литературы, главному редактору Юности Борису Полевому, теперь прочно забытому.
Не странно ли? Зачем было мне писать человеку столь явно чужому, в стихах смыслившему еще меньше, чем в прозе, выражавшему самую суть режима, мною презираемого? Почему я отступил от моего принципа не брать «их» всерьёз, не портить себе нервов? А вот почему: я доверился совету доброжелателя. Написать Полевому меня надоумил некто В. В. Афанасьев, носившийся с моими стихами, редактор из… — странно вымолвить! — из Молодой гвардии, московского антисемитского издательства. Афанасьев сам нашел меня и отличил в сонме ленинградских сочинителей, пробивал мои стихи в Москве (и в одном случае даже пробил), а в частных доверительных письмах называл меня сложившимся мастером. На лесть я не клюнул, считал себя только сложившимся профессионалом; но в искренность Афанасьева поверил и советам его последовал (кроме Полевого написал еще в поисках поддержки Межирову и Антокольскому, тоже впустую). — Дозированный конформизм, — говорил я себе, — неизбежен; последовательному нонконформисту место в тюрьме. — По поводу Юности Афанасьев писал мне 4 апреля 1973 года: «О Злотникове [из отдела поэзии журнала] скажу Вам — не питайте больших надежд, его вежливость далеко не обязательна. Пошлите лучше стихи (побольше) на квартиру гл. ред. "Юности" с самым красноречивым письмом. Такие посылки иногда дают плоды…»
Видно, моё письмо вышло не достаточно красноречивым. Зато уж полученный мною ответ красноречив. Написан он, естественно, не самим боярином. В ту пору я полагал, что его автор — Натан Злотников. Сейчас (2014) думаю, что правильнее сказать: «слова народные». Литературных чиновников, на зарплате и на подхвате, кормилось при Юности предостаточно.
Что до Молодой гвардии, то могут спросить: зачем антисемитам потребовался еврей, да еще из Ленинграда? Для советской литературной Москвы не было худших характеристик, чем эти две. Не подозреваю в дурном Афанасьева, верю, что антисемитом он (в ту пору) не был, наоборот, думаю, что как раз в этом своём качестве честного человека он и пришёлся кстати людям типа Кожинова и Кунеява, всегда усиленно доказывавшим, что они не антисемиты. У каждого антисемита есть в друзьях свой домашний еврей. Должно быть, именно такую роль зонтика начальство Молодой гвардии мне и предназначало; не пригодился же я потому, что погода исправилась.
Всего у меня сохранилось девять писем из переписки с Юностью: пять оттуда и четыре туда. Это любопытные документы эпохи. Привожу порядок этой переписки, с гиперссылками по датам, позволяющими не заблудиться в ней.
Ю. К.
15 июля 2014,
Боремвуд, Хартфордшир
ЮНОСТЬ
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ
И ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ
ЕЖЕМЕСЯЧНИК
СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР
| Москва, ул. Воровского, 52 | 18 августа 1972 г. |
[Юрию Колкеру
Гражданский проспект д. 9 кв. 20
Ленинград 194220]
Уважаемый тов. Колкер!
Мы вынуждены возвратить Вам стихи,
которые были одобрены отделом поэзии и оставлены в портфеле журнала.
К сожалению, наша надежда использовать их не оправдалась. Не огорчайтесь. Мы предполагаем продолжать наше общение и надеемся, что судьба новой Вашей подборки будет благоприятнее.
С уважением
[подпись отсутствует]
Отдел поэзии
[Юрий Колкер
Гражданский проспект д. 9 кв. 20
Ленинград 194220]
25 августа 1972, Л-д
[Н. М. Злотникову
журнал Юность
ул. Воровского 52
Москва]
Уважаемый Натан Маркович!
Признаюсь, меня несколько озадачило письмо из «Юности» (без подписи) и возвращение рукописи. Убеждён, что письмо написано не Вами. Иначе трудно понять, зачем 10-го мая [1972 года] во время нашей беседы Вам захотелось обнадёжить меня и оставить в редакции семь стихотворений.
Странным выглядит возвращение их через четыре месяца после того, как они были «одобрены отделом поэзии и оставлены в портфеле журнала».
В конце письма содержится приглашение прислать новую подборку, что я и делаю. Присоединяю свою надежду к надеждам безымянного автора на то, что «её судьба будет благоприятнее».
С уважением —
/Ю. Колкер/
+++++++++++++
194220 Ленинград
Гражданский 9-20
41-66-02
Юрий Иосифович
Колкер
ЮНОСТЬ
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ
И ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ
ЕЖЕМЕСЯЧНИК
СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР
| Москва, ул. Воровского, 52 | 5 сентября 1972 г. |
[Юрию Колкеру
Гражданский проспект д. 9 кв. 20
Ленинград 194220]
[от руки]
Уважаемый Юрий Иосифович!
Хочу надеяться, что предыдущее письмо из редакции Вас не окончательно удручило. Мы оставили "Честное и злое постоянство", "Что-то нынче в Старой Руссе…" [безошибочный выбор; оба опуса — ремесленные поделки, написанные специально для советской печати, — Ю. К.], а остальные, не взыщите, возвращаем, хотя еще три стих. (см. "птички") мне по душе. С Вашего позволения стихи памяти С. П. Дрофенко передаю его близким [одно из двух стихотворений памяти Дрофенко, «Мой напев оттого и аляпист», вошло в 1985 году в мою книгу Послесловие, напечатанную в Иерусалиме].
С уважением
| Отдел поэзии | [подпись] | Н. Злотников |
ЮНОСТЬ
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ
И ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ
ЕЖЕМЕСЯЧНИК
СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР
| Москва, ул. Горького, 32/1 | 21 апреля 1973 г. |
[от руки]
[Юрию Колкеру
Гражданский проспект д. 9 кв. 20
Ленинград 194220]
Уважаемый Юрий Иосифович!
К сожалению, из этих стихов ничего для публикации отбрать не смогли. Простите, что стихи возвращаем, а не следуем Вашей просьбе.
Всего Вам доброго.
Л. Латынин
[После этого письма я и решил последовать совету В. В. Афанасьева и написать главному редактору Юности Борису Полевому, — Ю. К.]
[Борису Полевому
Москва]
31 августа 1973, Ленинград
Глубокоуважаемый Борис Николаевич!
Решаюсь побеспокоить Вас вот по какому поводу. Моя рукопись — несколько одобренных Н. М. Злотниковым стихотворений — дожидается публикации с марта 1971 г. Имея в виду всякого рода редакционные сложности, обилие авторов и лестницу предпочтений, я всё же недоумеваю, каким образом ожидание могло затянуться на два с половиной года. При всём том в ответ на мои деликатные напоминания приходят уверения в моём высоком профессионализме и доброжелательном отношении к моей работе. С момента принятия моей рукописи "Юность" опубликовала 18.000 строк стихов; трудно понять, каким образом в этой лавине в восемнадцать тысяч строк не нашлось места для коротенькой публикации в 40-60 строк, которые освидетельствованы как профессиональные.
Моя решимость обратиться к Вам через голову Злотникова продиктована полной безвыходностью — это решимость отчаяния. Вам, без сомнения, известно, каково теперь приходится молодым авторам. В Ленинграде книга молодого поэта может пролежать в издательстве с положительными рецензиями десять лет и более. Это и моя судьба. Публикуюсь я редко; публикация, хотя бы и небольшая, в "Юности" могла бы сильно укрепить мои позиции в издательствах. Посылаю Вам на рассмотрение несколько своих стихотворений в полной уверенности, что Ваш приговор будет окончательным. Если Вы найдёте, что я дилетант или что предлагаемые стихи ниже уровня публикуемых в "Юности", мне нечего будет возразить. Конечно, даже и в этом случае я горячо заинтересован в Вашей критике.
Как бы ни сложились мои дела на этот раз, Вашим должником остаётся
/Ю. Колкер/
++++++++++++++++++++++++++++
194219 Ленинград
Смирнова 20-1-46
Юрии Иосифович
Колкер
[оттиснуто типографским способом:]
БОРИС ПОЛЕВОЙ
[Юрию Колкеру
Гражданский проспект д. 9 кв. 20
Ленинград 194220]
Уважаемый Юрий Иосифович!
Прочел Ваше письмо и стихи. Мне, как главному редактору, время от времени приходится получать подобные письма. Это в порядке вещей. Однако, доводы, приведенные Вами, показались мне неубедительными, а тон письма неоправданно раздраженным.
Если отдел поэзии (или иной отдел) отбирает рукопись, это совсем еще не значит, что она будет опубликована — это значит только, что она будет в свой срок, когда подойдет очередь, представлена на конкурс, который весьма жосток [было: жесток; исправлено от руки].
Причем, далеко не каждый материал, в том числе и профессионально состоятельный, может прийтись, как говорится, ко двору. Поэтому, мы бываем нередко вынуждены, к сожалению, возвращать и хорошие стихи хороших поэтов, оставаясь с ними при этом в добрых отношениях. Решающим является не «лестница предпочтений», как Вы пишете, а качество стихов, — именно это! — их самобытность, индивидуальность. Вы, судя по всему, внимательный читатель «Юности» [здесь классик тоже ошибся, — Ю. К. ]. Нет нужды поэтому перечислять Вам имена поэтической рубрики нашего журнала. Это, на наш взгляд, очень достойные имена — от классиков многонациональной советской поэзии до самых молодых. Вы сочли возможным весьма пренебрежительно отозваться о публикациях в «Юности», назвав их «лавиной». 18000 строк, которые Вы так скрупулезно подсчитали, положив началом отсчета март 1971 года, это не безликий поток; (иначе бы Вы так не стремились, чтобы и ваши строки оказались в нем) они могут составить том, который даст достаточно полное представление о сегодняшнем дне нашей поэзии.
Что же касается последних Ваших стихов, могу сказать, что это вполне профессиональная работа. Но интонация, манера, размер даже мне хорошо знакомы. Молодой литератор, как правило, начинает с подражания, постепенно вырабатывая свой, ему только присущий голос. Вам это еще предстоит сделать. На это и рассчитывали редакторы отдела поэзии, ободряя Вас письмами, ибо Вы человек способный. Они ждали не просто новых стихов, а других — Ваших. Чтобы можно было сказать: «колкеровская строфа», /см. на об./ «колкеровская метафора». А пока лишь можно сказать — «кушнеровская строфа». Александр Кушнер отличный поэт, наш автор. У него существует свой читатель, ревниво распознающий его «походку». Зачем ее повторять? Вот те несколько слов, которые я хотел Вам сказать.
С уважением — [подпись]
6 сентября 1973 г [от руки]
P. S. Стихи возвращаю. [от руки]
[Юрий Колкер
Гражданский проспект д. 9 кв. 20
Ленинград 194220]
[Борису Полевому
журнал Юность
ул. Горького 32/1
Москва]
30 сентября 1973, Л-д
[в оригинале стоит: «31 сентября 1973, Л-д»;
видно, уж очень я был взбешён…]
Уважаемый Борис Николаевич!
Я получил Ваше письмо от 6.09.73. Его тон и значение мною отчётливо поняты, поэтому я обращаюсь к Вам вторично. Я не имею намерения на этот раз ни просить Вас о помощи, ни убеждать в чём-либо, а хочу только внести необходимую ясность в некоторые затронутые вопросы. Вот цитата из Вашего письма: «Решающим является не лестница предпочтений, как Вы пишете, а качество стихов,— именно это! — их самобытность, индивидуальность…» А вот иллюстрация к Вашим словам; открываем наугад последний номер Вашего журнала, на 45-й странице читаем:
|
Пролетарии всех стран! Сколько схваток! Сколько ран! Сколько было! Сколько будет! Пролетарии всех стран! Это я вам тут кричу: Ближе к нашему плечу! Сколько воронов над нами! Сколько дьяволов под нами! Сколько скрюченных скелетов, Пролетарии всех стран! Ради хлеба и воды Будем властны и горды. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ради неба и земли Да не бросим корабли. |
Автор этих значительных строк, пролетарий умственного труда, член СП Ник. Ив. Тряпкин, несомненно, обнаружил самобытность-индивидуальность, но не кажется ли Вам, что она вступает здесь в извечный конфликт с качеством? Тут кстати привести и другую Вашу реплику, касающуюся руководимого Вами журнала: «Нет нужды перечислять Вам имена поэтической рубрики нашего журнала. Это, на наш взгляд, очень достойные имена…»
Дурное качество стихов — причина более чем достаточная, чтобы отказать автору в публикации. Иначе обстоит дело с самобытностью. Со дня изобретения Гутенберга никогда и нигде это слово не произносилось в качестве серьезного аргумента при отборе рукописи. Таково уж свойство печатного слова, что о главном, что с ним связано, можно и принято судить только после публикации. Даже и в том случае, если редактор — безоговорочно компетентный критик, он не может выставить подобный аргумент, если не хочет быть поднятым на смех. Потому что приговор (а это именно приговор) всегда выносится коллективом.
Еще два слова о самобытности. Обращаясь к моим стихам, Вы пишете: «…Это вполне профессиональная работа. Но интонация, манера, размер даже мне хорошо знакомы. Молодой литератор, как правило, начинает с подражания, постепенно вырабатывая свой, только ему присущий голос. Вам это ещё предстоит сделать… Чтобы можно было сказать: колкеровская строфа, колкеровская метафора…» Это утверждение противоречиво; или логика, которой Вы пользуетесь, не Аристотелева. Манера моих стихов Вам знакома потому, что Вы умеете отличать петербургскую стихотворную школу от московской, т.е. тех, кто учился у Ахматовой, Мандельштама, Ходасевича и Заболоцкого,— от тех, кто учился у Есенина, Маяковского, Пастернака и Цветаевой. Размер моих стихов Вам знаком потому, что я пишу ямбом, хореем (см. приведенную цитату из Тряпкина), амфибрахием, анапестом и дактилем; строфа — потому, что у меня встречаются катрены, октавы и терцины. Этими же размерами и строфами пользовались Ломоносов, Сумароков, Державин, Батюшков, Пушкин, Баратынский, Грибоедов, Тютчев, Вяземский, Некрасов, Полонский, Фет, Григорьев, Анненский, Блок, Брюсов — и кое-кто из названных выше лиц. Наконец, метафорой я не пользуюсь — Вы ведь читали мои стихи? «А пока что можно сказать — кушнеровская строфа…» Кушнеровской строфы нет, достаточно просмотреть, хотя бы не читая, стихи Кушнера, а есть стихотворная школа и учителя, общие для Кушнера и Вашего покорного слуги. С равным успехом (т.е. безрезультатно) можно меня обвинить в подражании Сергею Дрофенко, Арсению Тарковскому, Юнне Мориц, Владимиру Соловьеву. Где были эти имена и почему выделен только Кушнер? Боюсь, тут проступает особое мнение Натана Злотникова.
Вы пишете: «доводы, приведенные Вами, плоказались мне неубедительными, а тон письма неоправданно раздраженным.» О доводах шла речь выше, они касались моего неумеренного желания опубликоваться в «Юности». Что касается тона, то, судя по оставшейся у меня копии письма, он просительный. Чего тут раздражаться? Два с половиной года ожидания — пустяк, ждут ведь люди. Да, пустяк, если забыть о том, что это два с половиной года человеческой жизни, которая коротка. А если вспомнить, то получается, что речь идёт о холодной и планомерной жестокости, не вызывающей у Вас ни тени смущения.
На моё письмо о помощи Вы ответили отказом — это Ваше право; но едва ли следовало при этом искажать смысл моего письма. А это именно так. Читаем: «Вы сочли возможным весьма пренебрежительно отозваться о публикациях в "Юности", назвав их "лавиной"… это не безликий поток, иначе бы Вы так не стремились, чтобы и ваши строки оказались в нем.» Должно быть, существует множество способов прочтения слова лавина. Например, такой: лавина — снег, снег — белый, т.е. бесцветный, значит публикуемые в «Юности» стихи — «безликий поток»; вывод: о журнале отозвались пренебрежительно. Иначе не понять, откуда Вы взяли слова «безликий поток», которых в моем письме нет, и пренебрежительный оттенок, которого я в слово лавина не вкладывал. В смысле же количественного представления, которое принято со словом лавина связывать, я остаюсь при своём: 18.000 строк — это лавина, даже когда речь идет о стихах Пушкина. Публиковаться же в «Юности» я «стремлюсь» вовсе не «так»(?), а так же, как в любом другом журнале, и предпочитаю те, где меня публикуют охотно. Правда, со мной еще нигде так не обходились.
Настоящее письмо ответа не требует.
Желаю Вам благополучия.
/Ю. Колкер/
ЮНОСТЬ
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ
И ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ
ЕЖЕМЕСЯЧНИК
СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР
| Москва, ул. Горького, 32/1 | 8 октября 1973 г. |
[Юрию Колкеру
Гражданский проспект д. 9 кв. 20
Ленинград 194220]
Уважаемый тов. Колкер!
Мы вынуждены вернуть Вам стихи, которые были одобрены отделом поэзии и оставлены в портфеле журнала.
К сожалению, напечатать их нам так и не удалось. Не огорчайтесь. Мы предполагаем продолжить наше общение и надеемся, что новая Ваша подборка будет иметь более благоприятную судьбу.
Всего Вам доброго.
Отдел поэзии
| [подпись] | Л. Латынин |
[Юрий Колкер
Гражданский проспект д. 9 кв. 20
Ленинград 194220]
22 октября 1973
М., Горького 32/1
"Юность" Л. Латынину
Уважаемый тов. Латынин!
Трёхлетнее ожидание и третье по счёту возвращение одобренной рукописи побуждают меня отказать себе в удовольствии продолжить наше общение. Не огорчайтесь. В вашем распоряжении остаются член СП Ник. Ив. Тряпкин ("Пролетарии всех стран", "Ю", 1973, 9) и ему подобные. Они менее чувствительны к унижениям.
Всего доброго.
Ю. Колкер
1972-1973,
Москва // Ленинград;
полностью помещено в сеть 16 июля 2014
(второе письмо Борису Полевому помещено 29 марта 2012)
