Юрий Колкер

Моя дружба с Ольгой Бешенковской (1947-2006) не была ни долгой, ни тесной. Не помню ее в кружке при ленинградском дворце пионеров — потому, вероятно, что сам я бывал там редко. Ясно вижу ее с конца 1970 года, когда она была постоянной участницей литературного семинара Глеба Семёнова у Нарвской заставы, но — только вижу: две, много три случайных встречи в таких вот кружках (их в ту пору называли торжественно: литературно-творческими объединениями). Пожалуй, ни одним словом мы с Ольгой в ту пору не перемолвились. При ее несомненном таланте и большой самостоятельности она казалась мне во всех отношениях чуждой. Оснований для дружбы не было, эстетически я уже поправел, мы находились «по разные стороны баррикады»: она — авангардистка, я — пассеист, консерватор. Затем и вовсе мы потеряли друг друга из виду. Когда же в январе 1980 года я из учёных ушел в кочегары, встречи, столь же беглые и незначащие, возобновились в ленинградском литературном полуподполье, зачастую прямо в котельных, где в ту пору процветал самиздат, работало много сочинителей, оторванных от станка Гутенберга. Опять ни тени дружеского влечения, ни проблеска общности, как ее ни понимай, между Ольгой и мною вспомнить не могу. Но вот в годы «перестройки», уже в эмиграции, стал я получать от нее приветы и ее сочинения через первых гостей, отпущенных в зарубежные поездки в частном порядке, без разрешения парткомов, а затем, ещё в Израиле, до переезда в Лондон, после моих откликов на приветы, получил от нее в июне 1989 года уже и письмо. Последовало несколько лет эпистолярной дружбы, с первого и до последнего дня не перестававшей меня чуть-чуть удивлять: ведь главное не изменилось, эстетически мы были по-прежнему чужды друг другу. По правде сказать, я даже не очень понимал, как Ольга может ценить мои стихи. Между тем она, человек деятельный и общительный, начала пристраивать мои стихи в журналы и издательства, в том числе и московские. Не чувствовать благодарности я не мог. Мы с Т. К. пригласили Ольгу в Англию, она приехала 31 августа 1991 года и прожила у нас две недели. Еще до визита к нам она предпринимала шаги к эмиграции; увиденное в Англии укрепило ее в этой мысли, и в 1992 году Ольга оказалась в Германии. Наша эпистолярная дружба продолжалась. В Германии Ольга быстро сделалась влиятельным человеком в тамошней русскоязычной печати, переживавшей бум, и уже там пристраивала мои сочинения, причём с бо́льшим успехом, чем в Ленинграде и Москве. Но сущностная наша чуждость друг другу никуда не делась и должна была проявиться. Так и случилось: я потерял к ней интерес и доверие, когда она стала писать и печатать стихи по-немецки. Общение оборвалось в 1997 году. В новом столетии наша переписка, на этот раз уже сетевая, каким-то образом возобновилась (не позднее 2004 у Ольги появился электронный адрес olga@smertenko.de), притом на деловой основе: Ольга просила присылать мои сочинения для германских русскоязычных журналов и газет, в которых сотрудничала; я посылал. Эта новая дружба, еще более сдержанная, продолжалась до смерти поэтессы. Ольга Бешенковская умерла в Штутгарте 5 сентября 2006 года. О ее звонке ко мне за месяц до смерти я пишу в предисловии к моей книге стихов Клинопись.

Две особенности делают эти письма замечательным документом эпохи: наивность обоих корреспондентов (их вера в русскую литературу, их непонимание происходивших в России перемен) и трудность в обмене информацией (электронной почты еще нет, а телефонные разговоры между Лондоном и Ленинградом не по карману ни ленинградке, ни лондонцу).

В письмах Ольги хороша панорама литературной жизни Ленинграда 1989-1990 годов, любопытны штриховые портреты Кушнера, Зои Эзрохи, Нонны Слепаковой и других. Что до моего словесного портрета, выписанного детально, то в него немыслимо поверить… — если забыть о том, что с тех пор прошла почти четверть века.

Ю. К.

31 марта 2014,
Боремвуд, Хартфордшир

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
24 июня 1989]

[Юрию Колкеру:
36/4 рхов-ха-Арбаа,
Писгат-Зеэв,
Иерусалим,
Израиль]

Здравствуй, Юра!

Спасибо за книжки [Послесловие и Антивенок, посланные из Иерусалима в Ленинград с оказией], ужасно приятно держать в руках твою печатную продукцию. Даже как-то странно, что не самиздат… А я всё больше погружаюсь именно туда, хотя если верить «Огоньку» и прочим нашим изданиям, — зеленая улица в официальную литературу. Увы, они доросли только до того, что мы писали в юности, о чем свидетельствует моя книжка [Ольга Бешенковская. Переменчивый снег (1987)], которую ты, надеюсь, всё-таки получишь. (Твои родственники [точнее, свойственники: теща и свояченица] испугались почему-то моей дарственной надписи [на книге Ольга Бешенковская. Переменчивый снег (1987): «Дорогим Юре, Тане, Лизочке — юношеские грехи автора…»], а твоего адреса, написанного на бумаге (я в заморских буквах безграмотная) у меня не было.) Такими же брошюрами, как моя, вышли [Елена] Игнатова и [Елена] Шварц. На подходе — Кривулин, Охапкин, Зоя [Эзрохи].

Что меня удивило — это, в основном, молодой состав твоих книжек. Это настоящая наша ленинбургская поэзия, но — 70-х… Неужели и у вас там нельзя издать творчество 80-х, или без котельной тебе просто не пишется?

Я тут затеяла альманах «ТОПКА» (творческое Объединение Пресловутых Котельных Авторов…). Первый номер уже вышел в количестве десяти экземпляров. Во втором (сентябрьском) планировала опубликовать тебя по твоему предотъездному подарку — самопечатной книжке [Послесловие]. Но теперь можно и по изданной, очевидно, с моей рецензией. Написала о тебе, как об одном из первых кочегаров в информационный сборник (только не пугайся) Обкома комсомола. Это официальное безгонорарное издание типа университетских. Так что мы тебя по-прежнему помним и любим. Только, к сожалению, трудно что-либо сделать. Хотя периодика кишит эмигрантскими и самиздатовскими публикациями. Но — более старшего, более громкого поколения. А вообще не обольщайся, если читаешь наши журналы. Перестройка не затрагивает фундамента.

Мне, во всяком случае, здесь издаваться нормально (то есть стихами после 80-го) невозможно, стихи с ужасом возвращают, несмотря на поддержку Евтушенко и наличие первой книжки.

Правда, будут (вот-вот) неплохие подборки в «Неве» и в том же вестнике питерских комсомольцев (сейчас — одно из самых левых изданий…).

Большой привет Тане и Лизочке. Приезжай, если сможешь… Эмигранты у нас всё-таки в некотором почёте (пока…).

Обнимаю. С отопительно-созидательным приветом, —

---

Yuri Kolker:
36/4 Arba'a St, Pisgat Ze'ev, Jerusalem, Israel
tel. 850781
8.07.89, Иерусалим.

О. Ю. Бешенковской
пр. Гагарина 20 корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211

Дорогая Оля, спасибо за твоё письмо (отправленное 24.06.89) и память, я не шутя тронут. Я, конечно, тоже тебя помню и ценю в тебе мастера, — и это, заметь, несмотря на очень разные эстетические ориентиры; похвали меня за широту…

Ты спрашиваешь, почему в мою первую книгу [Послесловие] вошли стихи 1970-х (во второй [Антивенок], если помнишь, — небольшой цикл 1981-го года)? Конечно, не потому, что здесь что-то нельзя издавать. Просто я давно, еще в Ленинграде, решил для себя, что, там или здесь, издавать я книги буду так, как они сложились, разве что с небольшими поправками: никаких «Избранных», никаких кирпичей в 336 страниц (как недавняя книга Ратушинской). Это — не более чем верность себе (или, если угодно, нежелание заискивать перед читателем, которого, к тому же, всё равно нет в природе, он — суеверие). Затем, это и хорошо для нас, детей самиздата. Нормального хода вещей для нас не было, мы жили в кривом зеркале, и стихам, выуженным из этого затона, хорошо полежать несколько лет. Издавая первую книгу, я лишний раз уверился в правильности такого подхода. Впрочем, может быть всё это годится только для перфекционистов, как я, готовых доводить и передоводить стихи 15-летней давности… Так или иначе, я вывез макеты 4-х книг: Кентавромахия (1972), Послесловие (1978), Еx Adverso (1982) [вышла под названием Далека в человечестве], и Ночные травы (1984, был не вполне закончен) [вышла под названием Завет и тяжба], а также Антивенок (1981), и кучу стихов, не вошедших в сборники, которые я, однако, не публикую (я ведь сочинять начал в 1952/3, т.е. накопилось у меня порядочное число текстов). Здесь — я издал пока только Послесловие и Антивенок. Сейчас пересматриваю Ex Adverso — и опять вижу, что книга лежала не зря; некоторые стихи оказались набросками самих себя, и сами собой поправились… Вообще же мои лучшие стихи не только не изданы, но еще и не опубликованы, и, смею думать, написаны они здесь… Куда спешить?

Спасибо за память, я имею в виду упоминание обо мне в твоей комсомольской статье. Имя и место издания меня ничуть не шокируют. Я ведь, как и ты, не по своей воле оказался в самиздате. Я печатался в СССР до тех пор, пока можно было. Затем, обложка вообще мало что значит. Меня, вон, перепечатал в этом году рижский Вестник еврейской культуры (переврав всё, от стихов до биографии) — а ты сама знаешь, какое я к этой культуре имею отношение; ровно такое же, как к комсомолу.

Очень верны и твои слова о «более старшем, более громком поколении». Я всегда говорил, что проблема истеблишмента в советской культуре перевешивает даже национальную. «Они» не могут нас пущать, они сами хочут. А нам некоторым образом за сорок…

Наконец, насчёт ваших тамошних перестроек: мы слишком не обольщаемся. Был у нас тут Коротич [редактор московского журнала Огонек], выступал в нашем университете, говорил по-английски (очень прилично), — но на каком языке ни говори, а шила в мешке не утаишь. Это — очень ловкий и абсолютно беспринципный человек, и, мне сдаётся, типичный деятель перестройки. Но лучше уж беспринципность Коротича, чем принципиальность Астафьева или Белова [то есть антисемитизм]…

У меня к тебе две, я надеюсь, не слишком обременительные просьбы: напиши мне адрес Публички, что на Садовой: я пошлю туда мои книги; и выясни, нет ли возможности для меня издаваться у вас — в кооперативных издательствах, за деньги, конечно (лучше за рубли).

На днях пошлю тебе копию моей статьи о Бродском, которую мне никак не удаётся здесь напечатать. Мне интересно знать твоё мнение. Статья большая, толстых журналов тут нет ([парижский журнал] Континент — ведь тоже полутолстый), а посюсторонний русскоязычный истеблишмент по своей дубовости сопоставим только с вашим. Статью мне заказала одна тётка из Кильского университета (Англия) [Валентина Полухина] еще в 1987, тогда статья и была написана: до премии.

Топка, как я понимаю, выходит не типографским образом? Кого печатаешь? Вообще, с кем водишься, что у вас происходит? Как у тебя в семье? Я слышал о твоём нездоровье — как ты сейчас? Пиши нам, на письма мы отвечаем аккуратно — и дружбу твою ценим высоко.

У нас всё пока неплохо. Лизка выше Тани ростом и имеет здесь большой успех по причине того, что светлая блондинка. Таня летом страдает от жары, в остальном же довольна, насколько я вижу. Работаем мы оба в Еврейском университете в Иерусалиме, она — в Краткой еврейской энциклопедии (на русском языке), я — по части математического моделирования. Работой я очень доволен, с той оговоркой, что контракты у меня почему-то всё от трёх месяцев до года, и хотя пока я без работы не сидел, а начинает такое дело надоедать… В мае мы с Таней провели три недели в Англии.

В гости пока не собираюсь: дел — невпроворот, и всё интересные.

На этом прощаюсь, обнимаю тебя, поклон твоим; еще раз — пиши нам, пожалуйста.

Твой

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
1 августа 1989]

[Юрию Колкеру,
36/4 Arba'a St,
Pisgat Ze'ev,
Jerusalem, Israel]

Дорогой Юра!

Спасибо за быстрый ответ (тебе и почте). Очень рада, что ты обнаружился. Во-первых строках, — адрес Публички: 191069, Садовая ул, 18, Публичная библиотека, отдел комплектования.

Во-вторых. Ты, мне кажется, единственный (или один из очень немногих) эмигрантов, которые у нас не печатались. Это можно и должно исправить. Дело в том, что, как ты помнишь, ничего нормально у нас делать не умеют… И посему сегодня для публикации нашим издательствам нужны рекомендации «Голоса Америки» или «Голоса Свободы» … (и т.п.) Просто хорошие стихи их, как всегда, не устраивают… У меня в 6-м № «Невы» (несмотря на отсутствие публикации на Западе) всё-таки вышла неплохая подборка. И посему завтра я несу им обе твои книжки (по телефону в общих чертах договорилась), чтобы они что-то выбрали для себя. Прости, что без твоего ведома, но медлить не стоит (пока они не забыли про свою симпатию ко мне). Ежели им захочется какую-либо вводку или что-нибудь вроде интервью с тобой, думаю, что это не сложно. Ты ведь один из первых в ленинбургской поэзии «провалился сквозь землю» — ушёл в кочегары.

Что же касается издания за свой счет, то это еще проще, но сложнее именно через меня. И вот почему. Это в Ленинбурге осуществляет одна-единственная организация, а именно — кооператив «Редактор» (50 рублей стоит рецензия, 500 — каждый печатный лист выпущенной книги). При моей попытке обратиться к ним последовала отрицательная рецензия (за мои кровные 50…) с таким финалом: «Мировоззрение несовместимо! (!!! — с чем? — О. Б.) Публиковать невозможно!»… Естественно, что я для них, мягко говоря, не самый авторитетный рекомендатель… И еще одно обстоятельство. Там собралась весьма антисемитская компания. Рецензенты сего кооператива выступают в печати с мнениями о поэтах и поэзии с явно таким душком… Но ведь я давала стихи с 1985 по 1988, возможно, от более ранних они бы не пришли в бешенство. И, возможно, твои тексты (или хотя бы их часть) не приведут их в такое раздражение, хотя фамилия автора, безусловно, не «пондравится»… Зато в смысле имиджа издать эмигранта — это для них конфетка…

Сообщаю тебе адрес кооператива «Редактор» — Обводный канал, д. 170. И — на всякий случай — телефон: 113-74-63. Попробуй с ними связаться эпистолярно или даже на 1 минуту по телефону. (Чем черт не шутит…) Или же попроси обратиться с твоей рукописью кого-нибудь другого, коли на меня у них аллергия…

Мне обещали узнать об аналогичных возможностях в Москве, говорят, там их больше. (Но и желающих ими воспользоваться, соответственно, тоже.) Как только что-либо выясню, сразу напишу. А пока советую написать несколько слов о себе и разослать стихи во все московские журналы: «Новый мир», «Знамя», «Огонёк». Причем, лучше самому, не через каких-либо знакомых. Они теперь (публикаторы) нежно любят эмигрантов и жертв сталинских репрессий (что не мешает им поддерживать старую гвардию халтурщиков…)

Прости, что письмо столь деловое. Ты не из тех, кто пользуется случаем просочиться в печать, именно поэтому мне и хочется подвигнуть тебя на сей малоприятный подвиг и чем смогу помочь. К сожалению, на других представителей нашей неофициальной культуры надежды мало: все ринулись устраивать свои личные дела, никто никого не интересует. Вернее, почти все. А кто не ринулся, находится в таком же положении, как и я. Посему «вожусь» (в ответ на твой вопрос) только с Леной Пудовкиной, да еще с Леной Игнатовой. (Вторая Лена, хоть и успешно реализуется, при этом нисколько не меняется, человек на редкость талантливый и порядочный. Кстати, она сделала два фильма: «Личное дело Анны Ахматовой» и «Андрей Белый»).

Больше, честно говоря, водиться особенно не с кем. Да, конечно, общаюсь (по телефону) с Зоей [Эзрохи]. Но она, увы, интересуется только своими неприятностями, как всегда, их преувеличивая. (Квартиру дали, — так почему не трехкомнатную, 15 стихов опубликовали, — так почему за каждый по сотне не заплатили…, и т.п.) Поэтому и общаюсь по телефону — хроническое нытьё визуально утомляет. Но люблю её по-прежнему. Есть еще целый ряд общений, которые тебе ничего не скажут, — это уже личные, не литературные связи, или же просто новые.

С Риммой [Запесоцкой] я созвонилась. У неё сложности с билетом [в Израиль, в гости по приглашению Ю. К. и Т. К.; приехала в сентябре 1989]. (Они сейчас у всех, кто собирается за рубеж.) Но Римма обещала обязательно сообщить, когда поедет. Напишите, что можно и нужно вам прислать отсюда, а обременять Римму какими-либо ненужными безделушками не стоит.

Только не смущайтесь, ежели это что-то вам нужное здесь чего-то стоит… К сожалению, у Алеши умер отец, и кое-что нам оставил. Так что сейчас нет такой нищеты, как раньше.

Артему уже 13 лет. Большой и толстый. Здоровье у меня вполне приличное на данном этапе, а не иметь некой социальной шизофрении людям нашего поколения, по-моему, просто невозможно.

Обнимаем тебя, Таню, Лизочку (если дотянемся до её баскетбольного роста…) —

1/VIII-1989

---

Yuri Kolker:
36/4 Arba'a St, Pisgat Ze'ev, Jerusalem, Israel
tel. 850781
2.08.89, Иерусалим.

О.Ю.Кузнецовой (Бешенковской):
пр. Гагарина 20 корп. 6 кв. 173
Ленинград 196311

Дорогая Оля, на днях я получил по почте две твоих книги [два экземпляра книги стихов: Ольга Бешенковская. Переменчивый снег. Советский писатель, Л., 1987], — большое спасибо. Книгу ты выпустила замечательную, никакие это не «юношеские грехи» [дарственная надпись на книге: «Дорогим Юре, Тане, Лизочке — юношеские грехи автора…»], — это стихи большого поэта, и я тебя от души поздравляю. Твой талант никогда для меня не стоял под вопросом (как, например, талант Кривулина, которому я не верю). С того первого раза, как я услышал твои стихи в Выборгском дворце культуры (было это, кажется, в 1970), я знал, с кем имею дело. Но между талантом и его реализацией — пропасть. В каждом поколении талантов тысячи, а поэтов — единицы. Самиздат не дал мне такого представления о тебе, как эта совписовская книга, — лишнее свидетельство о том, что гутенбергово изобретение преображает тексты, и не всегда в худшую сторону. К сожалению, я не думаю, что твои соотечественники и современники оценят тебя по достоинству, виной тому и смутное время, и твоя самостоятельность: ты свободна от модных поветрий, ты последовательна и умеешь быть собою. Претензий же к твоим стихам у меня всего две, и обе пустяковые: рифму я люблю самую традиционную, старинную; остаточную («пути–пунктир») не признаю, и никогда я не понимал, зачем из, скажем, ямбической строки нужно делать две или три посредством лесенки. Но всё это пустяки рядом с главным. Ты обладаешь редким даром останавливать время, ты говоришь о том, о чём нужно, без пустопорожней болтовни, напрямую. Твоя книга — драгоценное для меня рукопожатие через пространство.

Замечательно, что тебе удалось вставить свое предисловие вместо всегда пошлого напутствия маститого автора, пусть хоть Кушнера. Понимаю, что это лишь фрагмент того, что ты написала, — всё равно это хорошо и по делу. Могу себе представить, чего тебе стоило отстоять это право. Не сомневаюсь, что «туристические методы познания жизни» адресованы не эмигрантам, во всяком случае, не мне. Я — эмигрант преимущественно экономический. Для меня Россия была и остаётся местом, где не дают работать, а значит — и жить, и где моим жене и дочери угрожал голод. Но некоторые у вас там живут и даже работают, — то есть дело здесь было еще и в моей неприспособленности. Что до туризма, то сам по себе он неплох, во всяком случае, не хуже замкнутости и самоизоляции, от которых рукой подать до ксенофобии. У многих русских национальное затворничество — от недостатка мужества и неверия в себя.

Вызов Зое [Эзрохи] послан, свидетельство о рождении не нужно. Не думаю, впрочем, что она поедет: она — в плену у вековой давности предрассудка, что русский поэт должен жить в России. Мне трудно сдержать улыбку, когда при мне эту мысль развивают. В основе ее лежит какое-то язычество, поклонение камням и деревьям, — недаром и слово родина у вас там пишут с прописной. Вообще, преувеличенная любовь к родине свойственна чаще всего тем, кто твёрдо рассчитывает на взаимность, в настоящем или в гипотетическом будущем. Ностальгия же — всегда тоска по юности, а не по родине. Я от всего этого свободен, да и в несчастной любви меня всегда выручала гордость.

Получила ли ты мое предыдущее письмо и статью о Бродском? Посылаю тебе кое-что из последних стихов, еще не опубликованных.

У нас — без перемен. Лизка сейчас в Англии, у друзей. Мы с Таней — более-менее. Меня приглашают работать на БиБиСи, но я еще не знаю, приму ли это приглашение. Как у вас? Пиши нам. На этом прощаюсь, обнимаем тебя. Твой,

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
24 августа 1989]

[Юрию Колкеру,
36/4 Arba'a St,
Pisgat Ze'ev,
Jerusalem, Israel]

Дорогой Юра!

Наша почта непредсказуема. Мало того, что мой сборник (спасибо за добрые слова о нём) был послан тебе еще в мае, а получил ты его, видно, совсем недавно. Главное, что судя по двум твоим присылкам (статья и стихи) ты еще не получил моего подробного письма с ответом на все твои вопросы, отправленного сразу же по прочтению [sic] твоего (первого). Поэтому на всякий случай повторяюсь в главных моментах. (Вдруг оно вообще где-то заблудилось…)

Стало быть, еще раз извиняюсь, что без твоего ведома познакомила с твоей книжкой редакцию журнала «Нева». Дело в том, что они в июле дали мою неплохую подборку, а я считаю, что более (в лучшем смысле этого странного термина) неофициального ленинбургского поэта, чем ты, у нас не было. Кстати, сегодня они мне звонили, стихи им понравились, но ихнее начальство еще не читало. Еще раз прости, что не испросила заранее твоего разрешения. Боялась упустить время. Вообще эмигранты сейчас печатаются широко, но к тебе это не относится, так же, как ко мне не имеет никакого отношения победоносная легализация авангардистов. Время, ты прав, смутное; сохранить достоинство сейчас и труднее, и важнее, чем прежде.

Что же касается издания за свой счёт (опять повторяюсь на случай, ежели мое предыдущее письмо потерялось), то у нас это осуществляет один-единственный кооператив «Редактор» и моя рекомендация для него или даже просто посредничество, увы, будет иметь обратный результат. Так как в ихней рецензии на предложенный мной сборник, усыпанной восклицательно-отрицательными знаками, сказано в итоге: «Мировоззрение несовместимо! Печатать невозможно!». Кстати, помимо всего прочего, компания там собралась довольно антисемитская, так что фамилия их тоже не обрадует. Но попробовать всё же можно, так как они заинтересованы в авторах. Попробуй как бы ничего не зная написать им сам… Адрес — Канал Грибоедова, дом 170, кооператив «Редактор»; телефон (на всякий случай) 113-74-63. Да, Таня просила телефон Зои [Эзрохи] и мой. Зоя: 234-01-19. (Сейчас она в больнице для очередного освидетельствования инвалидности, поэтому срочно снять копию со свидетельства о рождении было невозможно. Хорошо, что она не понадобилась [речь шла о том, что мы, Ю.К. и Т.К. возьмём, по просьбе Зои, к себе на воспитание двух ее сыновей (в те дни Зоя была убеждена, что умирает), — но в итоге Зоя передумала, а ее болезнь оказалась поддающейся лечению].) Мой тел.: 264-90-61.

Я тоже думаю, что Зоя никуда не поедет. Заблуждений относительно родины, которая тут и пишется, и читается (и вообще считается) главней Бога, уже ни у кого, в том числе у неё, нет. Просто мечется между двумя странами, как между двумя квартирами: так и не переехала в новую, хотя давно её получила и так добивалась («И я как осёл Буриданов сижу между двух чемоданов…» — З.Э.). Мы уже люди конченные. Жизнь сделана.

Общаюсь на данном этапе чаще всего с двумя Ленами — Игнатовой и Пудовкиной. По этой причине сейчас имею твою статью о Бродском сразу в двух экземплярах: один — (извини за выражение…) Ленин [принадлежавший Елене Игнатовой] …

Статья очень серьёзная, написана великолепно (хотя я далеко не всё в ней разделяю), но, увы, мне кажется, обреченная на самиздат. У нас, как всегда, конъюнктура. И ежели раньше её бы нигде не напечатали только из-за того, что это — Бродский, то теперь он официально канонизирован. Им и связями с ним (часто мнимыми) спекулируют, в каждом журнале есть свой «бродсковед»… Козыряет своим «бродсколюбием» по радио, с телеэкрана, с газет и журналов и Кушнер, который всего два года назад выбросил из «Молодого Ленинграда» моё стихотворение со словами: «Ну Вы же понимаете, у Вас там фамилия Бродского…» (что-то в этом роде).

Я бы приняла статью целиком (несмотря на то, что разделяю позицию, даже позу романтиков), если бы крупному Бродскому не был противопоставлен портативный (духовно) Кушнер. Дело не в том, что на данном этапе мы с ним друг друга не любим. (Я умудрилась публично сказать Кушнеру, что он непристойно ведёт себя в суете перестройки, а он, естественно (для него…), тут же стал находить недостатки в моих прежде им хвалимых стихах). Это всё местное, даже местечковое. К поэзии никакого отношения не имеет. Кушнер, безусловно, большой поэт, но маленького (разрешенного) мира. Он беспомощен на просторе (сейчас это особенно видно) более, чем Бродский вокруг (или внутри) конкретного предмета. Впрочем, всё это достаточно суб’ективно, главное, что статья прекрасно написана, трезво и тщательно.

Пройдет и волна панегириков. И твой труд будет опубликован и здесь, и там. Но пока реально могу предложить только «Топку» или (а можно не «или», а «и»), скажем, «Часы» [ленинградский машинописный журнал]. (Всё, чем владеем…)

А вот стихи, мне кажется (если ты, конечно, хочешь печататься здесь), стоит послать в тот же «Огонек» и др. «передовые» журналы. (У нас, увы, всё всегда хоть немножко в кавычках; на меня, кстати, Коротич производит такое же впечатление, как и на тебя…). На данном этапе у них эмиграция (сам факт) — лучшая рекомендация.

Не знаю, кстати, как тебе будет на «Би-Би-Си». Там ведь, наверно, свои журналистские игры, а с твоей честностью и ранимостью… Впрочем, явно не хуже, чем было бы здесь в котельной, с теми же издателями «Часов»…

Римме [Запесоцкой, которая на момент написания этого письма собиралась в гости в Израиль и гостила там (у нас) в сентябре 1989] я звонила. У нее не было билета. Обещала сообщить, когда что-то прояснится. Но на всякий случай черкните еще раз её телефон. И напишите, что вам с ней прислать, чтобы не обременять её чем-либо вам совершенно не нужным.

Обнимаю вас троих.

Оля. 24.08.1989

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
28 сентября 1989]

[Юрию Колкеру,
36/4 Arba'a St,
Pisgat Ze'ev,
Jerusalem, Israel]

Дорогой Юра!

(Дорогие Таня и Лизочка!)

Надеюсь, всё, что будет здесь написано, вам уже передал на словах Эдик Шнейдерман (от гостей у вас уже, наверно, рябит в глазах), но на всякий случай пишу. (Да, спасибо за подробное письмо, с автобиографией и списком публикаций, — скоро всё это должно пригодиться.)

Итак, о делах. [Самуил Исаакович] Лурье занимается в «Неве» прозой, я его знаю постольку-поскольку (он смотрел моё эссе, очень нахваливал, но сказал, что оно не для «Невы»). В общем, уверена, что ежели понадобится, он своё доброе слово за Юрины стихи замолвит. Но похоже, что это и не потребуется.

«Послесловие» произвело сильное впечатление на зав. отделом поэзии журнала В. Друяна, он выбрал большую подборку, редколлегия одобрила, но главный редактор «Невы» Б. Никольский — активный депутат, и последнее время они сами чаще видят его по телевизору в дебатах, чем в редакции. Сейчас он на очередной сессии, а для твёрдого обещания публикации нужна его подпись.

Речь идёт об обещании, так как сейчас они читают вёрстку февральского номера будущего года (наши темпы… в обратную сторону) и, стало быть, реально от подписи до публикации пройдёт год (так было и у меня). Но на публикацию я очень надеюсь, хотя ты и прав в различном отношении к разным эмигрантам. Только суть не в специфике стран, а в громкости судеб (у нас, как всегда, падки не на подлинное, а на модное и шумное). Но личные вкусы Друяна как раз лежат в русле серьёзной русской поэзии. Не случайно из всех публикаций года он нежно отзывается об Игнатовской [то есть о подборке Елены Игнатовой] и моей, и, похоже, твоя книжка ему понравилась искренне. Более того, он вчера мне рассказал, что показал её Кушнеру (а тот с недавних пор ведёт отдел поэзии в журнале «Звезда») и Кушнер выразил желание располовинить подборку и опубликовать тебя в «Звезде». У меня, у нас (в Ленинбурге) отношение к Кушнеру специфическое, чего он и стоит, но тебя это не должно касаться. Да и чисто стратегически — он сейчас, действительно, может помочь, как главный «поэтический чиновник» Петрополя. Мне кажется, тебе стоит написать ему лично (теперь он не «испужается» до смерти, как было бы еще год-два назад, а возгордится, что и ему письмо «из-за бугра» от опального Колкера, во всяком случае, о Бродском он теперь распинается на каждом углу). Причем советую тебе написать ему прямо в «Звезду», чтобы письмо имело силу официального разрешения (с твоей стороны) опубликовать тебя в «Звезде». Да и стихи, может быть, ты хотел бы напечатать там новые, а не из «Послесловия». Впрочем, должна предупредить, что как издатель (как все издатели) он дорос именно до наших ранних… (Мы все это испытали на себе, когда он редактировал «Молодой Ленинград», который тебе привезла Римма [Запесоцкая; гостила у Ю. К. и Т. К. в Иерусалиме в сентябре 1989].)

Адрес журнала «Звезда»: 191028 Ленинград, ул. Моховая д. 20 (отдел поэзии, Кушнеру). На всякий случай (если захочешь и если понадобится) его новый домашний телефон: 271-98-45.

Думаю, что, учитывая вышеизложенное, публикация гарантирована, но примерно в те же сроки, что и в «Неве».

А вот что касается возможности издать книгу за свой счёт, тут, представь себе (для нас это просто фантастика) гарантируется выход сборника через семь месяцев после подписания договора (для эмигрантов). Теперь подробнее. Удалось принципиально договориться с директором ленинградского отделения издательства «Художественная литература» Фёдоровой Татьяной Николаевной. (Сразу — адрес издательства: 191186, Ленинград, Невский пр. д. 28 и ее рабочий тел. 311-32-51.) У них такая практика уже есть. Минус (конечно, серьёзный) один: они категорически не издают эмигрантов за рубли, — только за валюту той страны, в которой живёт эмигрант (значит, если я правильно понимаю, за шекели). На мой вопрос, могу ли я издать за рубли своего друга, она тактично ответила: «…когда он помрёт»… Но, кстати, женщина, судя по всему, деловая, с твёрдым словом и гарантиями. Сборник в три печатных листа в переводе на наши деньги обойдется примерно в две тысячи. (Я ничего не понимаю в соотношении денег, это ты прикинешь сам). Вторая трудность (но она, как мы договорились, разрешима) — сам договор. До сих пор они заключали договора непосредственно с эмигрантами, приезжавшими в Ленинград. Но я ей объяснила (а меня ей представил зав. редакцией соврем. л-ры «Советского писателя»), что и в Израиле у приличного петербургского человека нет возможности одновременно возвращаться на родину и ногами, и книгой… — Уж пока что-нибудь одно… (Поскольку ты писал, что пока навещать нас не собираешься…) Единственное, что в России понимают все слои населения, в том числе, и издатели — это «нету денег»… Тогда она предложила, чтобы ты написал два официальных письма: одно — ей с просьбой (предложением) об издании, а второе — мне, отразив в обоих, что юридически доверяешь мне вести свои издательские дела. Не знаю, как там у вас оформляются (и в каких жилконторах заверяются) подобные документы, но на всякий случай сообщаю тебе свои паспортные данные: Кузнецова О. Ю. паспорт II-АК №567538.

А деньги, вырученные за продажу будущей книги, я думаю, оговорив (в тех же документах) — перевести на сберкнижку кого-нибудь из таниных родственников. С продажей сборника, мне кажется, сложностей не будет. В литературном мире тебя знают, для окололитературного обывателя сам факт эмиграции сейчас — «клубничка», да и некоторую рекламу (по мере возможности серьёзную) мы с Леной [Игнатовой] могли бы сделать через (тьфу… извини за выражение) средства массовой информации. Уверена, что через неделю тиража не останется, хотя подлинную ценность стихов поймут немногие. Увы, это так.

Да, и конечно пришли для будущей книги сами стихи! Издательства принимают рукописи, напечатанные [на пишущей машинке] через два интервала, в 2-х экземплярах. Судя по твоим письмам (очевидно, это компьютер, прости, я вследствие нашей российской серости, вернее, судьбы, ничего не смыслю в множительной технике) — под стандарт это не подходит. Но, может быть, у эмигрантов они принимают и так? (Я не догадалась спросить). А во вторых, у меня есть хорошая машинистка, и, если нужно, она всё перепечатает, как положено, не больше, чем за две недели.

И, наконец, еще одна (смутная) возможность издаться, уже без всяких денег, но мне не очень внушающая доверие (так как в списке «Центра», который я тебе пересылаю, в основном, авангардисты и азартные игроки эпохи перестройки). Не знаю, кто мне прислал из Москвы этот информационный вестник, но познакомься с его содержанием и списком «экспертного совета». (Может быть, ты знаешь лично кого-то, кому можно верить и доверить…)

Вот, как говорится, и все дела. Остальное — скороговоркой. Отопительный сезон начался. (Алеша у меня теперь тоже кочегар.) Артем учится индивидуально, заочно (по состоянию здоровья). То есть, учусь с ним я, а он сдаёт. Зоя [Эзрохи], наконец, переехала в новую квартиру. Лена Пудовкина вчера поехала в Австралию. По твоему приглашению приеду с удовольствием и, спасибо огромное, но, конечно, без твоей экономической помощи. Алешин папа, умирая, оставил нам 4 тысячи, и 2 из них я вполне могу взять, чтобы увидеть землю обетованную и друзей (остальное — хворому Артёму). Но хотелось бы, чтобы а) ты как-то определился с работой б) отдохнул от гостей в) привезти тебе твою книжку, ежели ты сможешь оплатить издание в «Худ. литературе» по ихним правилам.

Мои стихи (ежели Римма [Запесоцкая] их благополучно довезла) печатай там, где сочтешь нужным. Ежели у нее их отобрали на таможне, — попытаюсь прислать почтой. Остальные ленинградские новости тебе уже, наверное, рассказали зачастившие гости.

Обнимаю, Оля. (Алеша, Артем)

28/IX-89

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
3 октября 1989]

[Юрию Колкеру,
36/4 Arba'a St,
Pisgat Ze'ev,
Jerusalem, Israel]

Дорогой Юра! (Дорогие Таня и Лизочка!)

Только позавчера послала вам подробное письмо с отчетом обо всех издательских перспективах для Юры. (Между прочим, если всё, действительно, сложится, как складывается, (при всём при том я пессимистка), надо будет подумать и о публикации Тани. Статей её мне читать не доводилось, а стихи очень нравились (ранние, давние, других просто не знаю).

Кстати, хочу извиниться за то, что ни слова не написала о стихах Юры, присланных. «Возлюбленную к жизни не вернёшь» — великолепно, первое и третье стихотворение, по-моему, — классика. Единственное, что меня извиняет, это темп (чисто внешний, не затрагивающий глубин), темп нашей жизни. Поскольку человек я скорее эмоциональный, чем деловой, то и другое во мне просто не умещается. А мне хотелось скорей, как можно скорей (в нашей стране всё нестабильно, и показное внимание к эмигрантской литературе, — конечно, тоже), пока это возможно, выполнить деловую часть. То есть, она только начнётся, когда (вернее, — если) Юра пришлёт рукопись книги и доверенность. (См. предыдущее письмо)

И теперь одна просьба, надеюсь, она тебя не обременит, хотя вы там уже устали от посыпавшихся, как ягоды из кулька, гостей.

В Израиль, как выяснилось, едет (17-го октября) очень милый, порядочный человек, вошедший в новый состав бюро секции поэзии ССП Вадим Абрамович Халупович. (Не знаю, были ли вы знакомы в Петербурге, он нигде особо не мелькал, никогда не суетился). Не уверена также, что он не постесняется найти вас и познакомиться, хотя координаты (прошу прощения, что без разрешения, — списаться уже некогда) я ему дала. Мне кажется, вы найдете общий язык, понравитесь друг другу стихами (ты ему — совершенно определенно) и лично. Кстати, недавно он впервые в своей жизни прошумел, ошельмованный нашей замечательной «Молодой гвардией» — за цикл стихов на еврейскую тему. Интересно, что протест, подписанный не только мной, но еще двумя десятками фамилий (ученые, поэты, литературоведы) не опубликовал ни «Огонёк», ни «Литературка». Сам он, как и ты, кандидат технических наук, правда[], работает не кочегаром, а по специальности.

Думаю, что, ежели он, во-первых, тебя еще застанет до отъезда в Англию [не застал; я уехал в Лондон 18 октября 1989] и, во-вторых, не постесняется — то он мог бы дать для того же радио интервью о реальном положении дел в ленинбургской поэзии как один из руководителей секции. Конечно, тоже субъективное, но мы все субъективны, это, мне кажется, скорее достоинство, чем порок. У него же визит чисто родственного порядка, так что нигде в литературных кругах (если у вас там таковые есть) вы не встретитесь.

Ну, вот и всё.

Обнимаем.

Оля. (Алёша, Артем)

3/X-89.

---

8 ноября 1989

[Ольге Бешенковской,
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173,
Ленинград 196211, СССР]

Дорогая Оля,

отвечаю сразу на три твоих письма: от 24.08.99, 28.09.89 и 3.10.89. Мой новый адрес обозначен выше.

Со Шнейдерманами я так и не увидался: Эдик позвонил мне за день до моего вылета [то есть 17 ноября 1989; я отправлялся работать на русскую службу Би-Би-Си]. Но с Таней они, я надеюсь, уже встретились и, возможно, даже провели у нас несколько дней; во всяком случае, мы их звали.

О чём твоё эссе, которое нахваливал Лурье? Друяну спасибо, я ему напишу в ближайшее время; я тронут его вниманием. Странным образом, я помню о нём лишь то, что он сидел в Лениздате и что к нему обращаться не советовали. Что до ваших темпов, то и наши таковы: публикации в Континенте приходится ждать около года. Я на днях пошлю туда подборку твоих стихов, уже приготовленную: не посетуй на выбор, он, конечно, тебя не удовлетворит, но иначе и не бывает, когда подборку составляет не автор; тебе придётся ждать меньше: авторы из России идут у них в первую очередь.

Я послал тебе с оказией рукопись только что подготовленной мною новой книги моих стихов. Ее привезёт Маша Карп [будущая сотрудница русской службы Би-Би-Си, гостившая в Лондоне], дочь Поэля Карпа; она возвращается 11.11.89. Стихи там еще ленинградские, но почти все переделанные, некоторые — основательно. Ту же рукопись я послал сегодня Кушнеру в Звезду, с официальным письмом и короткой неофициальной припиской. Посмотрим, как он отреагирует. О стиле поведения Кушнера в последние годы много рассказывала Римма: всё согласуется с твоими словами. Мои отношения с Кушнером никогда не были безоблачными. Даже и учась у него, я никогда не был его сателлитом и обожателем. Затем, он, как известно, брал у своих учеников (больше всего — у Валерия Скобло, в мои годы), брал и у меня, — а возможности публиковаться были у нас совсем не одинаковыми. Некая муха, бродящая по карте мира, переползла из моих стихов в его, а потом, на конференции молодых писателей Северо-Запада, [Владимир] Рецептер [(актёр и режиссер)] упрекнул меня в плагиате. Я правдиво возразил ему, после чего Кушнер на меня обиделся. Были и другие ссоры и размолвки. Сейчас мне любопытно знать, как он примет моё в высшей степени сдержанное письмо.

Т. Н. Федоровой я пока не писал: до недавней девальвации рубля сумма в две тысячи была для меня неподъёмной, особенно в новых обстоятельствах, при жизни на два дома. Теперь дело меняется: 320 долларов (189 фунтов) — сумма вполне реальная [то есть доллар стоил 6 рублей 25 копеек]. Что касается доверенности, то я с готовностью и благодарностью передам тебе все права на ведение моих литературных дел в СССР. Бумагу, как только выяснится, как ее сделать, пришлю. Лучшего моего представителя, чем ты, не могу и вообразить, — и от души тебе благодарен за это предложение — как бы ни повернулось дело, то есть даже если ничего не выйдет… Что же до подлинной ценности стихов, говоря твоими словами, — то мы ведь с тобой не вчера родились, и не первое, не второе даже десятилетие водим пером по бумаге.

Рукопись книги, которую я посылаю тебе, подготовлена не по правилам Худлита: твоё письмо пришло, когда я уже заканчивал подготовку ее. Если придётся перепечатывать, оплату копирования запиши в мой долг; за мной не пропадёт. Если Фёдорову интересуют такие мелочи, как текст, покажи, пожалуйста, ей рукопись, — а входящими в книгу стихами распорядись, как сочтёшь нужным: напечатай в Топке, показывай всем интересующимся и т.п. Я могу прислать и вовсе гранки, если это удешевит издание — или у вас там всё еще печатают по-старинке, набором?

В московский Центр я обращаться не буду: никого там не знаю, а стиль их газетки мне противен, как ты догадываешься. Но за присылку ее спасибо. Всё-таки любопытно знать, что у вас там творится.

Мне совестно, но твоя поездка в гости (к нам, в Израиль) — под вопросом, ведь мы сами теперь в положении очень неопределенном: я — в Лондоне, а Таня и Лиза — в Иерусалиме. Вероятнее всего, они переберутся сюда месяца через три-четыре, но может быть и застрянут там надолго. За скромное жильё в Лондоне (неважно, купленное или снятое, неважно даже, квартира или отдельный маленький домик) приходится платить больше половины моего месячного заработка: 500-600 фунтов из тех примерно 950, что я рассчитываю получать. В этом вся проблема. Сейчас я живу в общежитии, где плачу не так много — но всё же очень много, больше, чем за нашу четырёхкомнатную квартиру в Иерусалиме. Всё еще совершенно неясно. Я даже не уверен, что правильно поступил, приехав сюда: ведь [постдокторантскую] стипендию мне в последний момент всё-таки продлили. Но я решил попробовать: а вдруг понравится? В конце концов, это нормальный авантюризм; не сидеть же всё время дома… В университете я оставил неплохое впечатление и, быть может, смогу вернуться (правда, на стипендию, скорее всего, не поеду).

К моему искреннему сожалению, с Халуповичем мы тоже разминулись: я улетел 18-го, а он, как ты сообщаешь, прилетел 17-го октября. Ты дала ему такую характеристику, что мне очень захотелось с ним познакомиться. Но, видно, пока не судьба. В Ленинграде я слышал его имя, но лично не знал… А интервью, возможно, ему и предложат дать. Израильская русская община всё же так мала, что почти каждый человек на виду. С корреспондентом [радиостанции] Коль-Исраэль он может столкнуться в гостях.

На этом прощаюсь, дорогая, обнимаю тебя и твоих (вместе с моими, хотя они и южнее).

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
15 декабря 1989]

[Юрию Колкеру:
BBC Beaumont Hostel,
17-19 Prince's Square,
Bayswater,
London W2,
United Kingdom]

Дорогой Юра!

Сразу по приезду [sic] Маши Карп [будущей сотрудницы русской службы Би-Би-Си, гостившей в Лондоне] (я знаю её папу — заочно, ибо он как-то написал в «Книжном обозрении», что, ежели Кривулина и меня не начнут печатать здесь, то не «доведут» ли нас таким способом до Нобелевской…), так вот, сразу получила от неё твою книгу [макет-рукопись книги: Юрий Колкер. Далека в человечестве. Издательство Слово. М. 1991] и письмо. И это же письмо — еще раз — по почте вчера, с прекрасным стихотворением. Прости, что не ответила сразу — меня месяц трепала суровая пневмония, сейчас она уже в спокойной, тлеющей стадии.

Книга мне очень нравится, и мне, и всем, кому я её давала читать. Наша печать, теперь уже, я бы сказала, дву-противоположно-сторонняя: партийно-авангардистская (ихний плюрализм…) не балует именно чистой, серьёзной лирикой, наслаждением от профессионализма поэта.

Через неделю книгу возьмёт моя машинистка и перепечатает её так, как требуется для издания.

Разумеется, если по новому курсу денег ты сможешь якшаться с «Худ. литературой», напиши Фёдоровой. Но даже списавшись с ней и выслав доверенность на издание тебя здесь мне, не спеши вносить доллары, и вот почему.

В этом московском «Центре», чью газетку я тебе посылала, оказывается, есть мой литературный поклонник [возможно, Руслан Элинин (1963–2001)]. (Он мне и выслал этот листок). Так вот, он объявился на день в Питере и предложил мне издать за их счет книжку в 2 печ. листа с небольшим — после её выхода — гонораром. Я его не знаю, от авангардизма (доходящего до кретинизма) далека столь же, сколь от партийной литературы, газетку их можно назвать не «Центр», а «цирк», но — чем чёрт не шутит… 25 декабря моя подруга едет в Москву, отвезет им мою рукопись и привезет мне договор (если он будет…). Думаю, что через пару месяцев всё будет ясно. Если они без изменений закинут рукопись в типографию, то я (с твоего разрешения, конечно) отдам им и твою. Предварительная — с ним — договоренность есть, но быть в чем-либо уверенной здесь, сам понимаешь, не могу. Фирма, конечно, не солидная, не «Худ. литература». Единственное, что привлекает — возможность издать тебя без всяких долларов. (Сейчас они спешно издают Драгомощенко и т.п.)

Сейчас у нас (не знаю, доходят ли до Лондона наши местные страсти) антиеврейский бунт в пис. организации (Ленинграда и РСФСР). Сняли редактора «Октября», а вместе с ним и мою, поставленную в 11^й номер подборку со стихотворением «Прогулка с сыном», где есть слово «жид». (Сначала они боялись, что их из-за этого слова обвинят в антисемитизме, а теперь, соответственно, — в сионизме…) Впрочем, подборка просочилась (вернее, чуть не просочилась…) совершенно случайно, так что я без особых сожалений поставила на ней крест. Очевидно, это судьба. (Во всяком случае, перед самым моим носом всегда обрываются любые очереди, поэтому я в них просто не становлюсь…) Не исключено, что и с «Центром» получится что-нибудь вроде исчерпания лимита бумаги или закрытия типографии на кап. ремонт. Поживём — увидим… Впрочем, моя «везучесть» на других не распространяется, так что насчёт тебя у меня более оптимистические предчувствия. (Эмиграция для издателей сейчас почти «клубничка»…) Хотя отсутствие дешевых эффектов в творчестве (и поведении) автора, даже находящегося за рубежом, отталкивает от него теперь, может быть, больше, чем когда-либо. В России всё всегда через край и через задницу…

На этом обнимаю. Горячий привет всем твоим от всех моих (включая кошку, которая сказала, что скоро попросит у твоего Феди [у израильского кота Интифады, сокращенно — Феди] вызов, так как она тоже рыжая и ей не нравятся трудности с мясом…).

Да, большое спасибо Тане, которая уделила внимание моей знакомой, приезжавшей в Иерусалим. Пусть Танечка простит меня, что я не написала ей самой, совсем очухаюсь — напишу. А пока спешно (и почти безрезультатно) пытаюсь привести в порядок хотя бы домашние дела. (Артем стал учиться на все твёрдые двойки по всем предметам, не исключая «поведение».)

Еще раз обнимаю.

15/XII-89.

P.S. Не успела отправить это письмо, как вдруг посчастливилось услышать твой живой голос. Обнимаем тебя, любим, помним, скучаем. Да, Танечке большое спасибо за бусы (я их еще не взяла, т.к. как мы все болеем). (И женщина, которая их везла, тоже). Танечке скажи, чтобы впредь на нас не тратилась. Вам там сейчас и так трудно. Оля. 21/XII-89.

(к письму была приложена открытка:)

Дорогих наших Юру, Таню, Лизочку (поскольку в январе вы собираетесь встретиться в Лондоне) — с Новым годом, Рождеством, снегом! Светлого вам настроения, и всегда оставаться такими, какими были всегда: светлыми, добрыми, твёрдыми, порядочными.
Обнимаем.
Оля, Алеша, Артем.

---

Yuri Kolker:
BBC Russian Service,
Bush House, Strand,
London WC2B 4PH,
U. K.
tel. 257-22-83
4.02.90

О.Ю.Кузнецовой (Бешенковской):
пр. Гагарина 20 корп. 6 кв. 173
Ленинград 196311

Дорогая Оля,

Первым делом вот еще раз, на всякий случай, точный адрес Казака:

Prof. Dr. Wolfgang Kasack
Schmerbachstr. 41
D-5203 Much
BDR (West Germany)

Пошли ему, как я говорил, твою книгу и автобиографию на 2-3 машинописных страницы, с библиографией и выдержками из критики на тебя. Укажи дату рождения, напиши несколько слов о родителях, фактических и духовных, о своих творческих принципах и ориентирах. Неожиданностью для него твое письмо не будет: я ему писал о тебе, и — одновременно с этим письмом — пишу еще раз. То же самое посоветуй сделать Лене Игнатовой.

Спасибо за хлопоты по поводу моей книги. Доверенность я всё еще не сделал, но поскольку в Худлит или другое советское место мы не обращаемся, то она, вероятно, и не нужна: достаточно твоего слова. Я ведь вот рассылаю твои подборки, и даже не спросив твоего разрешения. Как я тебе сказал, послал я уже твои стихи в Континент, Синтаксис и Грани, и готова подборка для Стрельца (на днях пошлю). Остается, пожалуй, только Двадцать Два (с Временем и Нами я никогда никаких дел не имел). Вот и всё, что тут есть, прочие — совсем мелкота.

За твое интервью Свободе тебе полагаются деньги, сколько — пока не знаю, но весьма вероятно, что их предложат получить мне: брать ли? и если да, как ими распорядиться? Грани тоже заплатят, а Континент — не знаю: они лишились дотаций и теперь, возможно, платить не будут, Синтаксис за стихи не платит, Стрелец не платит вообще, Двадцать Два платят почти исключительно израильтянам или знаменитостям. Вообще, присылай статьи: с ними проще, и деньги теперь тебе могут понадобиться.

Как ни ясна мне необходимость отъезда, а твои планы поразили меня. Я всегда думал, что ты будешь сидеть там до полной гибели Помпеи. Ведь и доводы твои — не новы: я руководствовался теми же. Что с моей точки зрения это решение правильное, не стоит и говорить. Как сказал один бибисишный писатель, из России в том или ином смысле должны эмигрировать все. Евреи же (даже и не чувствующиеся себя таковыми: какие мы с Таней евреи?) — в самом прямом: Россия нас не хочет, и навязываться — не стоит. Мы уже не в том возрасте, чтобы позволять себе неразделённую любовь к кому бы (чему бы) то ни было. О ностальгии — не думай. Мне сдаётся, что это болезнь аристократическая, а у пролетария, как мы с тобой, ее не бывает: нам нечего терять, кроме своих цепей. Брось взгляд на историю — и окажется, что больше всего твердят о родине те, кто пользуется ее особым расположением (или хлопочет о таковом). Представь себе в эмиграции Вознесенского или Евтушенку!.. Что меня беспокоит, так это вопрос, как вы выберетесь, — ведь сейчас, говорят, всюду очереди длиной в несколько лет? Напиши мне об этом. Всё, что в наших силах, мы сделаем.

Неудача с Невой меня, признаться, огорчила [стихи ЮК всё-таки были напечатаны в Неве №4, 1991, через два года после их принятия к печати и с искажениями], — что даже и странно, ведь я готовил себя к этому. Теперь думаю, и со Звездой будет то же [стихи были напечатаны в №11 (1990)]. Но всё же я очень хотел бы, чтобы мои изъявления благодарности так или иначе дошли до Друяна.

На этом пока прощаюсь. Обнимаю всех вас: тебя, Алёшу и Тёмку. Твой,

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
даты нет; вероятно, февраль 1990]

[Татьяне Костиной (Колкер):
36/4 рхов-ха-Арбаа,
Писгат-Зэев,
Иерусалим,
Израиль]

Здравствуй, Танечка!

(Думаю, что пока прилетит это письмо, ты снова окажешься по этому адресу [в январе 1990 ТК гостила в Лондоне].) Всё получила, бусы твои ношу как талисман (только сняла — и сразу грипп плюс воспаление надкостницы), больше снимать не намерена… С Юриной книжкой, кажется, — тьфу-тьфу-тьфу (чтоб не сглазить…) получается. Сейчас как раз вычитываю ее с машинки, на следующей неделе отвезу в Москву. Книжка прекрасная, настоящая, но это мало кого волнует. Главное, с эмигрантов хотят драть валюту, а тут вроде бы (тьфу-тьфу…) удается их обойти. С Риммой [Запесоцкой] телефонно контактирую, Зое [Эзрохи] всё передала. Еще раз огромное спасибо за Нину Ивановну [знакомую Бешенковской из Ленинграда, которую ТК принимала в Израиле], она в тебя просто влюбилась. (И немудрено).

Не скучай без Юры, я с глубоким уважением отношусь к нему, но ты и сама — личность. И, мне кажется, наш брат женщина, когда припирают обстоятельства, может всё.

Танечка, Бога ради, не вези в мае ничего [Т. К. гостина в Москве и Петербурге с 4-го по 19 сентября 1990], я и из-за бус расстраивалась, хотя так их полюбила, что с ними не расстаюсь. Я ведь понимаю, как вам трудно. А вот одну вещь (хотя это, наверно, и хлопотно для тебя, но выхода нет…) попрошу прислать или привезти. Наверно, ты удивишься, узнав — какую. А именно: вызов [то есть официальное приглашение в Израиль на постоянное жительство]…

Я никогда не собиралась уезжать, у меня, увы, сама мысль об отъезде вызывала (и вызывает) приступы ностальгии, там у меня никого нет (и вас уже не будет) но… Можно жить в любой нищете, можно терпеть пустые магазины, можно быть поэтом сидя в котельной, но нельзя спокойно слушать санкционированные митинги среди бела дня, где жидомасонам предлагается убираться из России. В Ленинграде обстановка особенно напряженная. (Впрочем, и в Москве тоже). Артему в климатическом отношении может оказаться невыносимым Израиль, но иного выхода я, к сожалению, не вижу. Здесь пахнет будущими погромами под вывеской «плюрализм мнений». Не знаю, что нужно для вызова. Сообщаю:

Кузнецова Ольга Юрьевна, г.р. 1947, 17 июля.

Кузнецов Артем Алексеевич, г.р. 1976, 14 апреля, прописка: пр. Гагарина д 20 к 6 кв. 173.

Кузнецов Алексей Владимирович, г.р. 1948, 15 февраля, прописка: Большая разночинная, д 6, кв 43.

Целуй Лизочку. Обнимаю. Оля

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
1 марта 1990, открытка]

[Yuri Kolker
BBC Russian Service,
Bush House, Strand,
London WC2B 4PH,
U. K.]

Дорогой Юра!

Обе — 1я — и 2-я «Топки» отправлены тебе из Москвы с диппочтой. Но, видимо, улита едет… Поэтому пользуюсь оказией и посылаю тебе «Топку» №2 с твоей статьей [о Бродском], а также молодежный альманах, №1, редактор которого хочет печатать тебя в №3 (если только альманах не сгорит — он на хозрасчете).

Была в Москве, отдала твою книгу («Далека в человечестве») в «Центр». В последнюю минуту дозвонилась до Лины Глебовой [в ее московском издательстве Слово вышла в итоге книга Далека в человечестве] (у нее, оказывается, в те дни не работал телефон). Говорит, что собирается тебя печатать, собиралась отдать рукопись в цензуру. Я ничего ей не сказала пока о своих альтернативных действиях. Давай посмотрим, где раньше сработает, а потом уж будем решать. На всякий случай пришли мне еще одно «Послесловие» — моё застряло у Никольского, а вдруг будет возможность заменить тексты в «Центре»?

В Ленинбурге не скучно, но мрачновато, предчувствия соответственные.

Обнимаю, Оля.

1/III-1990 г.

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
10 марта 1990]

[Yuri Kolker
BBC Russian Service,
Bush House, Strand,
London WC2B 4PH,
U. K.]

Дорогой Юра!

Спасибо за письма [из этого «письма» можно заключить, что Ольга отвечает не только на моё письмо от 4 февраля 1990 года, но и еще на какое-то несохранившееся письмо]. Насчет ностальгии я пока всё-таки при своём мнении, хотя ты меня и успокоил. Но дело не в этом. Что я скажу Артему, когда его, уже выросшего, посадят за то, что он еврей, а евреи — скажут тогда — делали и революцию, и перестройку. Или придут в дом с погромом… Пока он был маленький, у меня не было социального чувства ответственности перед ним. И, может быть, это моя ошибка, которую сейчас исправить не так легко.

Мне будет трудно. Ты — и по мышлению, и по образованию, — писатель европейского уровня. Я, увы, — только нашего, российского. Не знаю, поправимо ли это, — вряд ли, но найдутся ведь и другие способы зарабатывать на хлеб. Получила письмо от Тани, вызов она пришлёт.

Спасибо вам обоим, милые вы наши. Через несколько дней в Израиль едет Лена Дунаевская, так что привезет свежие новости.

«Топка» (№1, и №2) давным-давно послана тебе из Москвы с дипломатической почтой, но я уже потеряла надежду, что ты ее получишь. Поэтому через пару недель посылаю с более надежной оказией, хотя и не прямым путем. (Если только не отберут при отъезде, у нас ведь всё по-брежнему…)

Казаку [германскому литературоведу и составителю энциклопедического словаря русской литературы Вольфгангу Казаку] всё послала и дала адрес Лены Игнатовой. Она мне звонила, рассказывала об интервью, которое ты у нее взял по телефону.

Лина Глебова собирается в Ленинград. Я её здесь потереблю насчет твоей книжки, а сама, тем временем, жду окончательного решения из «Центра». (Лучше 2, чем ни одной).

На днях поеду в «Неву» — долбить их насчет твоих стихов. Сколько же можно? По-моему, это уже безобразие. Тут не спасибо нужно говорить Друяну, а ругаться. Комсомольский журнал, если не лопнет, как мыльный пузырь (он на самоокупаемости, вышел пока всего 1 номер), приглашает меня литконсультантом, — вместо котельной. Согласна, — но не вместо, а кроме. Надеюсь, что всё твое неопубликованное, увидит там свет. И вообще будут печататься приличные люди.

Секция поэзии почти единодушно (9–1) приняла меня в Союз писателей. Правда, на дальнейшие формальности уйдет чуть меньше года. (На Кривулина, [Елену] Шварц и даже Лену [Игнатову] была разнарядка — в связи с известностью на Западе — оформить). Но это не так важно. Скорее смешно, в том числе, и самой Лене.

Может быть я и ошибаюсь, но, мне кажется, лучше уезжать членом Союза. Какие-то права есть уже сейчас. Например, нахально сдаю тебя в «День поэзии–91» с предисловием, хотя в результате не уверена. Скорее наоборот. Но меня туда пригласили весьма почтительно, значит, — я так считаю, — и тебя… По крайней мере пусть читают и учатся писать.

Обнимаю. Оля. 10/III-1990 г.

P.S. Ты спрашиваешь, что делать с деньгами за передачу [для радиостанции Свобода]? Конечно, получи их и выпей а) за здоровье Артема б) за наш благополучный отъезд.

Ты везде рассылаешь мои стихи, а почта у вас, я слышала, дорогая…

Я же здесь в деньгах не нуждаюсь, а вот купить на них тут совершенно нечего. Так что скажи Танечке, чтобы доллары на Союз не тратила [не переводила валюту в рубли перед поездкой в СССР] (они вам там пригодятся), а ей здесь дам денег. Я сейчас зарабатываю 300–400 в месяц, а тратить, повторяю, не на что.

Еще раз обнимаю.

Оля.

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
10 марта 1990]

[Татьяне Костиной (Колкер):
36/4 рхов-ха-Арбаа,
Писгат-Зэев,
Иерусалим,
Израиль]

Милая Танечка!

Спасибо за письмо, копии со свидетельст[вами] о рождении (все безупречно еврейское, у Алеши только папа подкачал, — Владимир Иванович) сделаю немедленно, и постараюсь передать с Леной Дунаевской [гостила у ТК в Иерусалиме в мае 1990]. Собственно, к моменту получения письма ты, скорее всего, уже будешь иметь их в руках. Успокоила ты меня в отношении климата, хотя, конечно, всё-таки волнуюсь. У Артема, сама знаешь, болезни не тривиальные, их не только у нас, а во всем мире, говорят, пока не лечат.

Только что написала подробное письмо Юре [от 10 марта 1990], о наших делах (в общем) ты узнаешь от Лены. Хотя я с ней общаюсь редко (как-то так получается), но проблемы у нас у всех одинаковые — ленинбургские.

Очень надеюсь на встречу с тобой в мае [Т. К. собиралась в гости в Ленинград в мае 1990, но смогла приехать только в сентябре 1990], соскучилась, хочется наговориться и насмотреться. Да и, надеюсь (хоть и слабо), что удастся что-то сделать, хотя бы опубликовать тебя по приезду [sic] в «Смене».

Насчет Юры всё время шебуршусь. Несмотря на твой договор с Линой Глебовой [об издании книги Юрий Колкер. Далека в человечестве. Издательство Слово. М., 1991; договор был заключен 2 января 1990] (она обещает), я всё-таки отдала его книгу через Союз гуманитариев. Пусть лучше выйдет 2, чем ни одной.

«Топку» ему отсылаю.

Меня со счетом 9:1 приняли в Союз писателей (правда, на утверждение уйдет чуть меньше года, без этого у нас не бывает) и почтительно пригласили в очередной «День поэзии». Я, конечно, отнесу и Юру со своим предисловием. За результат не ручаюсь, но под лежачий камень…

У Вас [sic; характерная описка; как раз в ту пору, словно с испугу, многие начали всюду писать местоимение второго лица множественного числа с прописной, — Ю. К.] в Лондоне будут денежные трудности. Поэтому не меняй для поездки много долларов на рубли. Я тебе здесь денег дам: получаю сейчас в среднем 300-400, а тратить совершенно не на что. У нас тут почти ничего нет. Представляешь, чтобы от получки до получки деньги оставались…

Все обнимаем, целуем, — Оля, Алеша, Артем и наша хвостатая девочка Тюня…

---

[Ольга Бешенковская
(Кузнецова)
пр. Гагарина 20, корп. 6 кв. 173
Ленинград 196211
5 апреля 1990]

[Yuri Kolker
BBC Russian Service,
Bush House, Strand,
London WC2B 4PH,
U. K.]

Дорогой Юра! Чтобы конверт не разбух до подозрительной объемности, пишу на своей вводке к твоим стихам в «День поэзии» 91-го года. Состав подборки утрясается. Свои возражения и поправки к моему тексту вышли, я успею внести изменения. Пока что им «не пондравилось» только одно: почему это тебя здесь не печатали, а там — пожалуйста… (Это комплекс жены составителя Ноны Слепаковой, которая теперь обижается, что она — благополучный поэт…) Но она считает себя моей подругой, и посему сам факт твоей публикации вне всяких сомнений [кажется, публикация не состоялась; я не проверял, — Ю. К.]. Просят только «смягчить» вводку, т.е. затушевать твой авторитет. М.б., на это стоит пойти, стихи за себя сами говорят. Друян еще раз подтвердил (и мне, и Кушнеру), что «Нева» тебя опубликует. Но мне эти обещания уже надоели. О «Звезде» я тебе говорила — № 11 [1990]. Это — спасибо Кушнеру.

Высылаю тебе полоску (пока) из «Ленинградского литератора» — эдакой гидры внутри Союза. Кстати, там я уже тоже поговорила о тебе, но пока — вхолостую. Я обязательно пришлю тебе несколько номеров этой газеты бандеролью. (М.б., даже пригодится для передачи?) Жду только, что Зоя [Эзрохи] выполнит своё обещание (мне) выслать тебе кассету [речь идет о так называемой книжной кассете: связке тонких одноформатных стихотворных сборников примерно по 70 страниц каждый, которые хоть и несут на обложке имя одного автора, а всё же словно бы являются частями коллективного сборника и, тем самым, стоят рангом ниже полноценной авторской книги стихов; в кассете ленинградского отделения издательства Советский писатель вышли в 1989–1990 годах сборники Виктора Кривулина, Олега Охапкина, Елены Шварц, Елены Игнатовой, Ольги Бешенковской, Зои Эзрохи, Андрея Крыжановского и других немолодых уже авторов, которых годами и десятилетиями не подпускали к печатному станку].